Вера Мельникова - Куда приводят сундуки

Я сложила свои покупки на высокий круглый стол у окна.

Через дорогу, напротив больших окон, красовался под фонарём плакат «Культурно торговать – почётный труд». Какая выдающаяся у меня получилась суббота, если бы не жуткая усталость – ноги подгибались сами собой. Я мечтала о целой свободной банкетке в электричке, чтобы лечь, наконец. Глаза слипались – не уснуть бы под стук колёс! Но больше всего меня подвела моя голова: обилие сегодняшней информации не умещалось в ней; виски буквально вибрировали от информационных волн, перекатывающихся внутри. Я всё-таки решила выпить чёрного крепкого чаю с сахаром в надежде взбодриться и добраться до московской квартиры в целости и сохранности. И одна трубочка с кремом не помешает!..

Эх, увидеть бы снегиря ещё разок, живого, на яблоневой веточке!

В кафе вошла старушка маленького роста; старая шапка-боярка под серым пуховым платком, довоенное пальто, какое-то всё истлевшее, большая брошь загадочно мерцала под подбородком… Старушка была похожа на волшебницу из сказки – не добрую, не злую, а так, среднюю, отошедшую от всех сказочных дел на пенсию… Брови подвела светло-коричневым карандашом, очень по-старушечьи, «мимо». В руках у неё была маленькая смешная сумочка. Французы для таких дамских сумочек придумали трудное слово – ридикюль, что в переводе как раз и означает «смешной». Пожилая особа продефилировала вдоль витрины с тортами и пирожными несколько раз, время от времени оглядываясь на дверь, столики, большие окна и воззвание на заборе к культурной торговле… Потом встала на цыпочки и поманила пальцем продавщицу:

– Леночка, а Бирюсинка есть?

– Есть, Надежда Платоновна, две больших осталось.

– А Киевский?

– И Киевский, с кешью, вчерашний.

– И Прага есть?

– Прага маленькая, тоже вчерашняя.

– Леночка, мне три Наполеончика завяжите, пожалуйста, как обычно.

– Хорошо, Надежда Платоновна, будет сделано.

– Леночка, а четыре можно?

– Да хоть пять! Донесёте?

Я улыбалась, удобно облокотившись на свой столик, положив щёку на багетики в пакетах. «Опять старушка! Опять фанатка тортиков! Но ЭТА от такого количества Наполеонов точно к утру разложиться рискует. Не может быть, чтобы всю эту стопку она брала исключительно для себя. Предложить, что ли, свою помощь?» – думала я, наслаждаясь сценой. «Наверное, у неё большая семья: десять детей и пятнадцать внуков. Всех надо угостить! А почему, интересно, никто из домочадцев не поможет? Нет, мне надо её проводить, а то ещё завалится где-нибудь по дороге и не дойдут Наполеоны до своего основного потребителя. Моя электричка – не последняя.»

Пенсионерка аккуратно сложила прозрачные коробочки с пышными тортами в большой чёрный пакет и вышла из кафе. Я, с таким же пакетом, набитым эклерами и ржаным хлебом, последовала за ней.

– Извините, а у Вас нет родственницы в Москве на улице Гиляровского? – громко спросила я, надеясь завязать разговор.

Старушка только ускорила шаг.

– Давайте я помогу! – попыталась я ещё раз.

Женщина обернулась. Близкое загадочное мерцание её броши поразило меня: только здесь, под вечерним салтыковским небом, в тусклом свете электрических фонарей, эта старушечья радость, будучи простой бижутерией, как мне казалось, походила на какой-то знаменитый бриллиант, Орлов, или Регент, или Великий Могол в окружении других цветных «блестяшек» так же бросавших во все стороны, с узла серого платка, свои весёлые «зайчики».

– Это обычное стекло, деточка. Храню. От мамы осталось.

– Вы читаете мысли? – улыбнулась я.

– Нет, просто поймала Ваш взгляд. А от проводов откажусь – стоит ли? Вас ведь дома, наверное, ждут?

Мне действительно надо было домой. До гарантированной электрички оставалось буквально пять минут. Конечно, даже если она окажется последней, там, у станции, стояло несколько таксистов, деньги у меня были… И знакомств на этот день уже вполне хватило, но мои ноги никак не хотели брать курс на железнодорожную платформу. Или это волшебная страна Салтыковка не хотела меня отпускать? Я топтала серый снег у ступеней кафе…

За моей спиной прогудела только что отошедшая пустая московская электричка. Я оглянулась на неё без сожаления. А потом, досчитав про себя до тридцати, упрямо взяла бабулькин след.

Я не просто шла – я кралась, как сыщик на задании, по обочине грязных узких улочек, сливаясь время от времени с фонарными столбами и мокрыми стволами деревьев. Минут через сорок я почувствовала, что она водит меня кругами – заметает следы. Значит, она знала о моём существовании. Но где же я могла «проколоться»? Или я имела дело с бывшей профессиональной шпионкой? Или бабулька развлекалась таким образом? Повернуть к станции я не могла, пенсионерка осуществила свой коварный замысел – я заблудилась. Электричек я не слышала. Или их больше в этот день не было…

Сильного беспокойства я не испытывала: у меня в кармане лежал телефон, и я могла вызвать московское такси, назвав любую салтыковскую улицу и номер дома, рядом с которыми окажусь. Если, конечно, в кармане у старушки не окажется нагана. Ну, или газового баллончика.

Ноги мои абсолютно промокли. Но усталость моя была ненадолго побеждена азартом погони. По дороге я потихоньку подъедала багетик, удивляясь нескончаемой энергии моей пожилой волшебницы. Долгие годы тренировок? Старая закалка? Во мне крепла уверенность, что я имела дело с профессионалом.

Вдруг старушка исчезла. Я остановилась и мгновенно слилась с чёрным стволом старой липы, ни на секунду не отвлекаясь от тёмного безлюдного пространства безымян-ной улицы. Через полминуты знакомая фигурка как будто поднялась обратно на асфальт из придорожной канавы. Я была уверена, что тортики перевесили, и она, наконец, скатилась в мокрый кювет.

Наш бег тут же продолжился.

Поравнявшись с тем местом, откуда «вынырнула» моя шпионка, я тщательно осмотрела обочину дороги и забор за водосточной канавой: у безликого забора на двух ржавых железных опорах крепились старые мокрые почтовые ящики неопределённого цвета; кое-где на них были подписаны номера домов. Я не поверила своим глазам: неужели кто-то до сих пор пользовался этим музейным экспонатом? Это же настоящая избушка на курьих ножках! Все дверцы ящиков были плотно закрыты. Замочные скважины на фасадах ящиков были забиты мусором и окончательно разъедены ржавчиной. Над скважинами чернели продолговатые прорези, через которые абонент видел – принесли ли ему сегодня любимую газету. Но как попадала корреспонденция в недра ящиков – я понять не могла.

Я попробовала пальцами исследовать их ржавое нутро через эти овальные прорези. В среднем ящике пальцы ухватили край бумаги, абсолютно свежей и сухой… Мне удалось её вытащить, правда, изрядно скомкав.