Вера Мельникова - Куда приводят сундуки

– Не стоит, на месте и посмотрим. А что ещё помимо велогонки обсуждалось? На лыжах в этом году не ездили, да?

– Лев, наши лыжи были сразу после Нового года около Лисьей горы, но я Вас там не видела. Мне кажется, Вы вообще как-то нами пренебрегаете. Обидно! Вы же потомственный участник Общества. Обидно! Но я могу дать Вам шанс исправиться: в мае мы организовываем выставку-продажу старой и старинной мебели. Мероприятие серьёзное, масштабное, мы даём объявление в местную прессу, рассчитываем на визит журналистов из Москвы. Проблема в том, что не определено место проведения выставки. Понимаете, помещение библиотеки может всех участников не вместить. И кроме того, есть один деликатный момент: если кто-то будет подвозить шкафы и буфеты, то в библиотечную калитку они могут не пройти, понимаете? Лев Георгиевич, у Вас ведь ни цветника, ни огорода нет на территории…

«И калитки у меня теперь тоже, видимо, не будет», – подумал про себя Ирин отец.

– Может быть, – продолжала вкрадчивым тоном Надежда Платоновна, – Вы согласитесь разместить у себя перед домом владельцев мебели и гостей на Вашей удобной лужайке?

– Я понял, понял… Я подумаю на досуге… Только, подождите, почему Вы сказали про выставку-продажу? Последнее слово меня смущает. Мы же продавать не имеем право, согласно Уставу.

– Совершенно верно! Это такой рекламный трюк – для привлечения публики, не более того! В наш век всё покупается, к сожалению, и всё продаётся… Значит, помните, Вы должны выбрать по Вашей личной описи два-три предмета мебели, которые хотите демонстрировать и придайте им товарный вид: чтобы никаких паутин и прилипших свечных огарков я не наблюдала. Ну и бирки должны быть обязательно, образец я Вам оставляю.

Каренина порылась в ридикюле и вытащила оттуда несколько маленьких серых картонок: «Самовар тульский, медь, мастерские Ивана Михайлова 1839 год», «Чашка фарфоровая с надглазурной росписью, фабрика Попова, город Дмитров, конец 19 века», «Сервиз трактирный, фабрика Вавилы Сабанина, сельцо Власово Покровского уезда, первая четверть 19 века».

Лев Георгиевич не стал спрашивать у гостьи о судьбе этих бирок: он боялся затянуть незапланированный визит уважаемой Надежды Платоновны.

Каренина положила на стол и копию описи всей старинной мебели в доме Льва Георгиевича. Общество раз в пять лет обходило все дачи и с разрешения хозяев делало фотографии, замеры и зарисовки всех довоенных и дореволюционных комодов, буфетов, этажерок. Потом эти фоторепортажи вывешивали на стендах местной библиотеки.

Среди заядлых дачников, большая часть из которых жила в Салтыковке уже постоянно (собственно, и Лев Георгиевич был в их дружном числе), не было ни одного человека, кто пытался избавиться от бабушкиных деревяшек – все поголовно были фанатами старинных интерьеров. Никто никогда ничего не продавал. В крайних случаях предпочитали обмен друг с другом. И, конечно, все радовались, если по счастливой случайности удавалось пополнить эту общую гигантскую коллекцию (из московских квартир иногда приез-жали «лишние» венские стулья, из Владимира – патефоны, из Орехова-Зуева – большие мутные зеркала в резных деревенских рамах местных кустарей).

Надежда Платоновна ушла за полночь. Просила не провожать. С порога напомнила, когда готовить телегу, а когда – сани. «И чтобы никаких свечных огарков!».

Ирина долго не могла успокоиться после ухода гостьи, настаивая на теории всеобщего весеннего обострения.

– Пап, но она же с тобой как с мальчишкой! А ты сидишь и не сопротивляешься! Неужели нельзя отказаться от участия в этом Обществе? Ты же теряешь своё время. Это же посягательство на твою частную жизнь со стороны этой вонючей старухи. Я не понимаю, почему она распоряжается твоей собственностью?

– Дочь, успокойся, во-первых, она не вонючая и ничего плохого лично мне не сделала, а во-вторых, к сожалению, меня обязывает мой дом. Ты же знаешь, что у нас дореволюционная конструкция в ропетовском стиле…

– …на которую раньше имелась охранная грамота от государства, которую ты куда-то засунул.

– Совершенно верно! Так что, я обязан участвовать во всяких местных развлекательных мероприятиях для пенсионеров, коим и сам вскоре стану.

– А почему ты от приза в велосипедной гонке отказался?

– Так ведь это было полное собрание сочинений Ленина! Мне было лет семнадцать. Я заявил Карениной, что мне одному всё это не утащить, что я устал, и смылся. Она потом отца моего распинала вот на этой кухне. Спасибо отцу, он довольно скоро её выпроводил, но я тогда поклялся больше никогда никаких соревнований не выигрывать.

– Слушай, а если нам из маминой квартиры кое-что из старой мебели взять для этой выставки?

– Категорически против: у нас на чердаке своей мебели хватает, и я готов маме пару лишних шкафов отправить. Завтра полезем и посмотрим. И велосипед, кстати, достанем. Так, что у нас там с мурманским поездом?

– Отошёл два часа назад.

– Отлично! Пусть пока колёса стучат. Успеваем. А относительно «посягательства на мою частную жизнь» я тебе вот ещё что добавлю: был договор шестьдесят лет назад, при отце, что все старинные дома в Салтыковке и мебель в них – неприкосновенны. Они должны были служить как бы маленькими музеями со свободным для всех желающих входом. Но при этом ты имел право построить рядом новый дом по своему усмотрению и продавать из него всё, что тебе вздумается. По-моему, отличная была идея, а?

– Пап, но это игра.

– Ну и пусть! Благодаря этой игре у нас на некоторых улицах ещё можно ухватить за самый кончик настоящий девятнадцатый век… И никаких «посягательств» я в этом не вижу. А в велосипедной гонке я действительно могу не участвовать. Видишь, лыжную я благополучно проспал.

Утро в Салтыковке было позднее и промозглое. Прохожих практически не было.

Сырой ветер моментально забирался под одежду. От такой погоды единственным спасением – для редких отважившихся пройтись – был станционный кафетерий на первом этаже большой кондитерской фабрики.

Из-за разноцветной горы тортов и пирожных под покатым стеклом длинной витрины сиротливо выглядывали две маленькие головы продавщиц в синих веерообразных наколках.

– Лёва, здрасьте! Лёва, Вы с невестой? Эклерчики возьмёте? Ночные. А дама? Лёва, а сырные шарики го-ря-чие, – смешно тараторила продавщица постарше.

– Лев Георгиевич, сахару я по два кусочка положила. Салфеточки не забудьте, – устало сказала молодая продавщица, выставляя на верх витрины пару картонных стаканчиков чёрного кофе.

Взгляд Ирины теннисным мячиком перескакивал с одной стороны витрины на другую: от отца к этим двум женщинам и обратно. Отец же, с довольной ухмылкой, обхватил озябшими пальцами горячие стаканы и направился к столикам. Ирина попросила положить в одну коробочку десяток разносортных пирожных, завязать «с собой» маленький тортик и присоединилась к отцу.