Валерий Ковалев - В закрытом гарнизоне-2

– Слышь, Валер, – через минуту жалобно сипит он. У тебя попить ничего нету?

– Есть, – отвечаю я, какая-то хрень в банке. Интендант на погрузке дал.

– Давай, – мотает чубатой головой Олег. – Трубы горят.

Через минуту он вертит в руках заветную банку и выщелкивает из нее ногтем крышку.

– Дзин-нь, – звонко катится та по пайолам, а старшина команды недоуменно пялится на банку.

Там, под крышкой, золотится фольга.

– Ну давай, отрывай ее, – ноет приковылявший к нам Саня. – Там наверное пиво, импортное, я слышал про такое.

– Пиво говоришь? – оживляется Олег, протыкает фольгу шариковой ручкой и приникает ртом к отверстию.

Через секунду он морщится и, чертыхаясь, утирает рот платком.

– Там какой-то горький порошок, вроде кофе, – шипит сквозь зубы.

– Ну-ка, ну-ка, – отбирает у приятеля емкость Саня и приникает к отверстию бледным носом.

– Точно, пахнет сгущенным кофе, но почему он высох? – смотрит на меня прозрачными глазами Саня.

– Не знаю, – пожимаю я плечами, интендант говорил, что напиток.

– Вот суки! – наливаясь злостью гудит Олег. – Уже и в подплав стали туфту гнать. Выкинь ее на хрен!

– Что за шум, а драки нету! – слышится со стороны кормы, и из люка появляется коренастая фигура нашего «бычка», капитан-лейтенанта Мыльникова.

Как всегда, когда его не вздрючит командир, Сергей Ильич весел и жизнерадостен.

– Да вот, – встав с кресла, демонстрирует ему злосчастную банку Ксенженко. – Какой – то суррогат вместо сгущенного кофе загрузили.

– Суррогат говоришь? – берет Мыльников у мичмана банку и осторожно нюхает содержимое.

Потом его глаза превращаются в щелки и «бычок» заливается смехом.

Ничего не понимая, мы недоуменно переглядываемся, а Саня из-за его спины, крутит пальцем у виска, – чокнулся.

– Эх вы, тундра, – насладившись нашим видом, констатирует Сергей Ильич, усаживается в свое кресло и сообщает, что в банке кофе, но не сгущенный, который, слегка разведя кипятком, на лодках выдают на завтрак, а растворимый. Такой он пил в Египте, где в свое время бывал с дружеским визитом.

– Так, Королев, давай по быстрому в офицерскую кают-компанию, притарань кипятку, – бросает он мне. – Щас попробуем.

Когда через несколько минут я возвращаюсь в отсек с горячим чайником, на крышке пульта стоят четыре мельхиоровых кружки (презент от работяг из Северодвинска), в которые Сергей Ильич извлеченной из сейфа серебряной ложечкой, засыпает коричневый порошок.

– Давай, – кивает он на чайник, и я лью кипяток в кружки.

Он густо темнеет, вспухает венчиками золотистой пены и по отсеку разливается чудный аромат.

Сергей Ильич берет одну из кружек, осторожно прихлебывает и довольно мычит.

– Не иначе бразильский, – выдыхает он. – Чего пялитесь, пейте.

Мы пьем. Кофе крепкий, с легкой горечью и нам нравится.

– В него бы еще сахару, – смахивает со лба выступивший пот Саня.

– Нельзя, – отрицательно вертит головой капитан-лейтенант. Он убивает вкус.

После второй кружки мичмана оживают, и мы дружно хвалим напиток.

– Ну вот, – ухмыляется Сергей Ильич. – А говорили суррогат. И чего вы у меня такие дремучие?

Затем, выяснив откуда, он прячет банку к себе в сейф (а то весь выхлебаете), и выдает нам короткую лекцию о пользе черного кофе.

– Так он что, импортный? – кивает Саня на сейф.

– Скорее всего да, такой технологии в Союзе нету.

Потом начинается, проворот оружия, проверка корпуса на герметичность и нам становится не до разговоров.

Впоследствии выяснилось, что это была одна из первых партий растворимого кофе, выпущенного в Москве по отечественной технологии и поступившая для апробации в подплав.

А через несколько лет, в середине 70-х, он поступил в продажу. И качество, кто помнит, было не в пример нынешнему. Умели тогда делать.

В Ленинграде небывало солнечный июнь и белые ночи.

Приехав из столицы, мы с Володей Мазаевым и Васей Нечаем проходим оперативную стажировку в «Большом доме» на Литейном. С девяти утра до восемнадцати вечера занимаемся практикой сыска и перенимаем опыт старших коллег. А после возвращаемся в гостиницу, переоблачаемся в гражданку и, прихватив Вовкин «Зенит», до трех утра знакомимся с достопримечательностями Северной Пальмиры.

После трех лет службы в забытых богом полярных гарнизонах, город Петра кажется нам сказкой, и мы не перестаем им восхищаться.

Уже самым тщательным образом обследованы Эрмитаж, равелины Петропавловки и Петродворец, посещены «Аврора» и Кронштадт, совершены плавучие экскурсии по Неве и пешие по питерским рюмочным.

Сейчас второй час ночи, но светло как днем. С берега веет легкий бриз, нанося запахи деревьев и цветов, бескрайняя, сливающаяся с горизонтом гладь залива призрачно искрится, ощущение нереальности.

Мы расслаблено сидим за столиком кафе морского трамвайчика, который попыхивая дизелями тихо чапает в сторону Кронштадта, пьем холодное до ломоты в зубах «рижское» и любуемся окружающим пейзажем.

В носу, под звуки льющейся их динамика музыки, лихо отплясывает группа питерской молодежи, судя по всему студенты.

несется над залвом и нам хорошо. Вот так бы плыть и плыть без остановки.

– Да, щелкнув зажигалку и закурив очередную беломорину, мечтательно говорит Василий. – Вот из-за таких минут и стоит жить.

– Ага, – щуря кошачьи глаза на длинноногих девчонок в мини, – поводит широченными плечами Вовка. – Ленинградки красивее москвичек. И трахаются лучше.

– Циник ты, однако, Вова, – обижается Нечай. – Я имею в виду вот все это. И делает театральный жест над головой.

– А, это, – бормочет Мазай. – Согласен. И идет знакомиться с очередной девчонкой.

– Не обращай внимания, Васек, – хлопаю я приятеля по плечу. – Дед же служил на торпедных катерах, а там сам знаешь, скорость, тряска, ну и остались одни инстинкты.

– Это точно, – бурчит Нечай, и мы заказываем еще пива.

Спустя час мы бредем по набережной в сторону Исаакиевского собора. На пустынных проспектах сонно мигают отключенные светофоры, но кругом людно. Мимо пропархивают веселые стайки молодежи, неспешно шествуют пожилые пары, группами проходят иностранные туристы, откуда-то доносится звон гитары и песня Окуджавы.

– Интересно, где мы сегодня будем питаться, – зевает Вовка. – Уже воскресенье, а в гостиничном кафе выходной.

– Ох и любишь ты дед земные утехи, – сокрушенно вздыхает Вася. – Найдем. Лучше впитывай красоту великого города. Тут жили и творили такие люди!

– А я и впитываю, – делает стойку на руках Мазай и, пройдя метров десять вниз головой, снова встает на ноги. – Но жрать все равно хочется.