Д. Митрофанов - 200 тысяч маленьких удовольствий

Федор пил пиво.

«Ага, – подметил про себя Семен Филиппович, – сходится».

– Ну как, Федор, поживаешь? – нарочито уверенно начал он, наливая себе кружку пива. – Голова – не-а, не болит? То-то. Пить надо меньше, это я тебе точно скажу. Не надо, Федор, – прерывая жестом открывшего было рот собутыльника, – не надо мне говорить – зачем я познакомился с такой толстухой, зачем дарил шампанское, цветы, на коленях ползал, жениться предлагал, денег обещал, любовью здесь на ковре… Шутил я. Переклинило меня что-то, захотелось чего-нибудь эдакого. А теперь все – баста, срулю я отсюда сейчас. Чтобы не дай бог еще раз увидеть эту корову. У Петра как раз есть свободная квартира, к нему пойду.

– Ты чего, колдырь?! – не выдержал вконец Федор. – Совсем до чертиков допился. Ты чего несешь?

Семен Филиппович подошел к Федору поближе и с недоверием пристально посмотрел ему в глаза:

– Федь, а ты совсем плохой. Ты уж сдерживай себя, так и до белой горячки недалеко…

– Да ты ее, по-моему, уже подцепил. Пил, пил… И подцепил. Ты чего мне позавчерашний день рассказываешь, который я тебе вчера рассказывал? Не дай бог эту корову увидеть вновь, видите ли. Вчера тоже самое трепал. А что взамен?

– Федь, Федь погоди. Так я чего, второй раз уже с толстухой того?

– Я бы сказал – вторую ночь, а сколько уж там раз – это одному трезвому богу известно.

Семен Филиппович вдруг перестал верить в чудеса.

– Федь, ты для меня как летописец, – уже заискивающе продолжал он. – Расскажи, что я вчера еще выкинул. Я помню, как мы в квартире Петра водки выпили…

– Что ж ты мне тогда сказки рассказываешь, будто вчерашнего дня и не было?

– Да я, – замялся Семен Филиппович, – мне как будто почудилось что-то, ну в общем клина поймал я.

– То-то я вижу – понесло куда-то братца Кролика. Ладно, рассказываю: пошли мы потом ко мне, чтобы я приоделся поприличней к ресторану. У меня еще вмазали.

– А надо было?

– Ты сам сказал «надо, Федя, надо». Потом я пошел в спальню переодеться. Буквально две минуты был, возвращаюсь, а ты в обнимку с мамонтихой сидишь, милуетесь. В ресторан втроем поехали. Гуляли на широкую ногу – и музыку, и выпивку, и кушанья. Раз десять наверное выпили за невинно убиенную тещу, за камни, которыми забросают ее хрупкое тело, чтобы были они пухом… Посидели, надо сказать, хорошо. Не без скандала конечно. Официантка там была, обслуживала нас, вот ты ее и схватил за задницу, ну, потрогал хорошо – задница что надо. Официантка ничего, а вот твоя взревновала. В обществе она совсем себя не умеет вести – крик непомерный устроила. Тебе прямо неудобно перед людями за нее стало, конфузная ситуация. Тарелку черной икры для нее заказал! В доказательство любви, вот оно как. Только когда все съела, успокоилась. Шумная баба, нечего сказать. А потом и мне, кажется, пару подобрали. Ну дальше все чинно, мирно, по-людски.

– Ага, значит, сам-то толком тоже дальше не помнишь?

– Ну да. Сколько можно, не железная память-то. Слава богу, у себя дома проснулся, а не где-нибудь в подворотне.

– Ладно, – подвел черту официальным тоном Семен Филиппович. – Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я считаю, что достаточно глупо было бы мне ждать пришествия слонов. Жду тебя вечером у Петра. А ты пока подумай, чего это нам сегодня культурного натворить.

– Хорошо, хорошо. Ты про фото не забудь и деньги прихвати, половину суммы – аванс.

Семен Филиппович ворвался ураганом домой.

– Здорово, мать, давай с тобой шары гонять, – скаламбурил он, приветствуя тещу.

– Где рыба, алкаш? – обрадовалась в ответ Клавдия Лаврентьевна.

– Ладно. Пойду с женой поздороваюсь, – нежно прошел мимо тещи он.

Семен Филиппович листал семейный фотоальбом. На него смотрели счастливые лица его друзей, родственников, детей – еще совсем юных, милых, послушных, добрых – таких, какими все они бывают в детстве. Вот он с женой, еще совсем молодой на юге – упитанный, загорелый и уверенный в себе. А вот он на рыбалке у костра в компании друзей. А здесь он у родильного дома встречает с цветами свою жену со вторым ребенком. А вот… В душу нахлынула ностальгия. Вся тяжесть прожитых лет легла на его плечи – как неумолимо жестоко, безвозвратно течет время. А ведь жить-то надо было начинать двадцать лет назад, когда еще душа полна задора и огня, а не сейчас делать робкие попытки изменить себя, свою душу, изначально не веря в успех.

– Ничего, ты сможешь, – подбодрил себя вслух Семен Филиппович. – Не вышло раньше – сделаю сейчас. Время есть, деньги тоже. Я смогу.

Он с силой захлопнул альбом, отогнав от себя сентиментальную тоску по ушедшему прошлому.

Жена Семена Филипповича на кухне варила макароны.

– Слушай-ка, дорогая, а где это у нас фотографии моей любимой тещи?

– Так ты ж их сжег! Все до единой.

– Эка напасть. Поторопился это я.

– Мне очень приятно, что в последнее время ты стал уделять значительно больше внимания маме. Я слышала, как ты сегодня с ней здоровался.

– Обещаю, в ее следующий день рождения куплю цветов. А кстати, где мой дипломат, запертый на ключ?

– А он сломался, – неожиданно вынырнула Клавдия Лаврентьевна. – Я с него только пыль смахнула, а он взял да и сломался.

– Мой дипломат сломался, – упавшим голосом произнес печально Семен Филиппович. – Покажите мне его, дайте взглянуть на него в последний раз.

В углу, замаскированный газетами, лежал дипломат – оскверненный, раскуроченный пилкой для ногтей, вилкой, ножиком, отверткой, стамеской, молотком, монтировкой, топором.

Семен Филиппович тяжело вздохнул.

– Сохраню его как память… Ввиду представленных мне доказательств и аргументов вандализма, – переключился он, – постановляю: вычесть из ближайшей пенсии Клавдии Лаврентьевны рыночную стоимость дипломата.

Клавдия Лаврентьевна неестественно побледнела.

– Таков суровый приговор, – продолжал Семен Филиппович. – Но, учитывая былые заслуги перед нашей семьей, трудовой стаж, скромность и обаяние подсудимой, предлагаю изменить меру пресечения на выполнение одной моей в сущности пустяковой просьбы. Ничего такого. Как, Клавдия Лаврентьевна? Согласны ли вы с такой постановкой вопроса? Или же вы готовы поставить на кон свою пенсию?

– Му, – неопределенно промычала теща, ожидая насилия. Ах, эта пенсия по праву и по заслугам, за нее она на все согласна.

– Я сегодня просматривал наш семейный фотоальбом и к своему удивлению и разочарованию я не обнаружил вашей фотографии. Такая интересная и интеллигентная женщина. Эту несправедливость я и хочу исправить. Клавдия Лаврентьевна, прошу вас, попозируйте мне. Наденьте ваше лучшее платье.

– Мне, право, неловко. Как-то все неожиданно, – для приличия поломалась Клавдия Лаврентьевна.