Валерий Рогожин - От подъема до отбоя

Два раза в неделю вместо строевой подготовки у нас политическая подготовка. Советский воин обязательно должен быть политически грамотным и подкованным.

Ядром политзанятий было изучение работ классиков марксизма-ленинизма. Поскольку большинство этих работ, ныне, наверное, совсем не нужных в бытовой жизни, нам очень хорошо давали еще в школе, как будто знала наша несравненная классная Ида Григорьевна, сколько раз эти «левизна» и «эмпириокритицизм» пригодятся мне в жизни, (спасибо ей большое!), а потом еще раз давали в институте, то несколько раз оказывалось, что я знаю материал лучше своего преподавателя-офицера. Таким образом от проверки конспектов меня освободили. И без конспектов мне хватало писанины за командиров. Мне приходилось писать планы и конспекты занятий, расписания занятий, планы учебных мероприятий, которые проводились и только должны были проводиться с курсантами.

Еще мы изучали материалы съездов и пленумов ЦК КПСС. Родившиеся после 91 года, вы не знаете, что это такое и дай вам Бог не знать этого впредь. Я всегда говорил и говорю, что, хотя многое знание суть многое печали, но тем не менее лишние знания лишними не бывают. Но это не тот случай.

Последнее, что изучали на политзанятиях и что наши командиры знали лучше всего, и, соответственно, лучше всего закладывали в нас – это данные о вероятном противнике. Учили, на зубок, состав блока НАТО и состав Варшавского блока. Ну-ка, кто сейчас скажет, что такое Варшавский блок?

Что говорил Андрей Антонович Гречко, тогда это был министр обороны, а что говорил Леонид Ильич о Советской Армии. И чтобы не забывали про высказывания Ленина и…

А еще технические данные винтовки М16 и автомата АК47, историю полка и много еще различных знаний…

На зубок помню все четырнадцать стран, входивших в том году в Северо Атлантический альянс, помню, как Франция выходила из альянса.

Зачем мы зубрили это и еще множество ненужных знаний? Впрочем:

Ведь если звезды зажигают, значит – это кому-то нужно?

Политзанятия обычно проводили командир первого взвода или командир второго взвода. Но, освободившись от излишней писанины, которую они переложили на меня, аппетит приходит во время еды, они стали освобождаться от занятий целиком, перекладывая их проведение на младшего сержанта Синькова. Это был самый молодой из всего сержантского состава, поэтому он еще не имел права голоса. Офицеры пользовались его бессловесностью, и он неделями читал лекции по их конспектам, мною переписанным. А курсантам было безразлично кто и что там повествует.

Сержант прочитал в какой-то методичке, что следует активизировать аудиторию, стараться, чтобы курсанты были активны, задавали вопросы, поручать им, то есть нам делать доклады и прочая.

Парень Синьков был неплохой, нарядами не напрягал. Сам деревенский, имел крепкое деревенское образование. Ничего не хочу сказать плохого, и не хочу показать себя эдаким знатоком-энциклопедистом, но знания в своей десятилетке я получил очень хорошие и очень крепкие, даже сейчас на седьмом десятке я свободно напишу формулу синуса двойного угла, пяток формул площади треугольника или формулу Герона. А тогда лет мне было гораздо меньше, а знаний значительно больше, и его знания до моих совсем не дотягивали.

Вначале я начал проявлять активность на занятиях. Несколько раз дополнял его лекции, рассказывал какие-то интересные малоизвестные факты. Но как-то раз рискнул и вылез с провокационным вопросом о национальности Владимира Ильича. С еврейским вопросом в России во все времена было достаточно сложно, а уж в армии конкретных рецептов и объяснений просто не существовало.

Шел разговор о семидневной войне на Ближнем Востоке. И тут я вылез:

– Товарищ сержант, а как мы считаем, кто был по национальности Владимир Ильич Ленин?

Сержант в этом вопросе плывет абсолютно. Ему в школе этого не давали. Тем более он из средней полосы России, а здесь испокон веков национальностью интересовались в последнюю очередь.

– То есть, что за вопрос? Какой такой национальности? Конечно, Ленин был русский человек.

– Как же мы можем считать его русским, если отец у него чуваш, а мать еврейка? – гну я свою линию.

Сержант в тупике. Он абсолютно не знает, что ответить. А я продолжаю его добивать:

– Ведь понимаете, почему возникает такой вопрос. Чуваши, как и русские определяют национальность ребенка по отцу, а вот евреи по матери. Так кто для нас Ленин чуваш или еврей?

Синьков в полном ауте. Ленин чуваш – это что-то анекдотическое, несолидное, но назвать Ленина евреем после того как полчаса назад говорили про их агрессию – это еще более недопустимо.

– Это вопрос сложный, я должен в справочниках посмотреть в библиотеке, а то ты мне здесь наговоришь, а мы тебе поверим.

Короче вопрос так и остался без ответа. Но Синьков с тех пор стал относиться ко мне с опаской.

И не зря. Через несколько занятий подвернулась новая возможность. Опять разбирали положение на Ближнем Востоке и арабо-еврейский конфликт. Я опять возник с вопросом.

– Товарищ сержант, а вот в России перед революцией еврейские погромы были?

– Ну, были, – настороженно говорит товарищ сержант. Ему совсем не хочется опять сесть в лужу.

– Существует версия, причем ее придерживаются серьезные исследователи, что организатором погромов была еврейская организация Бунд. Это правда?

Сержант опять в задумчивости, ни о каком Бунде он сроду не слышал, но сказать это курсантам нельзя ни в коем случае. Он начинает мямлить про провокации, про идеологию и идеологическую борьбу, но его уже никто не слушает.

Для меня это простое озорство. Максимум, что я могу получить – это еще один наряд, а у меня их уже и так несколько десятков. Для сержанта это пусть небольшое, но продвижение по службе, это авторитет, это дальнейшая служба, а значит и дальнейшая жизнь.

Как-то в порыве откровенности он попытался устроить разговор по душам.

– Я не могу тебя понять, – говорит он, – с одной стороны ты чуть ли не отличник, которому чуть-чуть надо помочь, поддержать и ты будешь отличным воином, а с другой – разгильдяй, на котором пробы ставить негде. А таких нужно только гнобить и продыхнуть не давать.

Я предложил офицерам развивать кругозор курсантов, читать им по минут пятнадцать стихи на занятиях. Стихов я знал множество. На крайний случай были две библиотеки в солдатском клубе и в офицерском, где, и в том и в том, меня уже хорошо знали.

Офицеры согласились. Синьков пытался возражать, но ему слова особо не давали и началось.

Первые занятия я читал Сергея Есенина:

«Вы помните, вы все, конечно, помните», «Потому что я с севера что ли», «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, Сам не знаю откуда взялась эта боль», потом перешел на Евтушенко: «Она была первой, первой, первой кралей в архангельских кабаках»