Валерий Рогожин - Филфак-2. Записки скверного мальчишки

© Валерий Петрович Рогожин, 2018

ISBN 978-5-4490-9074-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается нашей юности, безалаберной и веселой, нашей молодости, энергичной и влюбленной, и тому времени, неповторимому и прекрасному…

К чему такие стихи, и вообще это стихи ли? Что это такое?

Это наш быт. То без чего немыслима наша жизнь, то, что частенько эту нашу жизнь ломает и рушит своей неустроенностью. Не зря почти перед самым концом поэт пишет в записной книжке: «Любовная лодка разбилась о быт…». А другой:

Быт определял нашу жизнь. И в общежитиях, и вне их.

Вспоминается, еще до Универа, еще до службы в Армии довелось мне в течение года учиться в Московском институте Стали и Сплавов. Институт не Университет, организация победнее и с общежитиями у них соответственно похуже. Где-то на окраине столицы который год продолжалось строительство, которое должно было решить проблему жилья для одного отдельно взятого института в Москве, а пока… Очень люблю приводить запомнившиеся КВНовские строки тех времен:

Институтская администрация нашла вблизи от столицы благоустроенный дачный поселок Салтыковская. Летом его заполняли до предела дачники, но летом студенты и не нуждаются в общежитиях, разъехавшись по стройотрядам, экспедициям, практикам и просто по домам на вакации.

А вот в зимний период, когда и требовалась жилая площадь, дачники уезжали в благоустроенные квартиры в Москве, а поселок стоял наполовину пустой, словно вымерший. Вот институтское начальство и договорилось о сдаче помещений студентам на время учебы.

Жили в поселке два младшие курса. Три-четыре-пять человек в комнате. На террасе кухонька с керогазом или примусом. Газа в Подмосковье еще не было. Вода в колонке на ближайшем перекрестке. Остальные блага цивилизации и удобства на участке в конце огородика в фанерной будке. Все как в обычной деревне.

Именно так мы и жили, четыре здоровенных байбака, осваивающие высшую математику, физику и три химии. Ну это, конечно, помимо, начерталки, черчения, истории КПСС, иностранного, сопромата, термеха, и прочего, и прочего, и прочего.

Телевизора не было, и всю серость нашего быта мы разукрашивали немецким «Клостеркеллером», болгарской «Варной» и отечественной «Московской».

Стоящий неподалеку магазинчик блестел витринами, на которых было выставлено порядка сотни различных наименований множества вин, настоек, наливок, водок и еще не знаю чего. Это сегодня в винных магазинах пылятся один-два напитка отечественных, десяток импортных, и пить ни одну из этих жидкостей невозможно, а в те не столь уж и далекие времена все было иначе.

Короче, в один прекрасный день, когда мы убыли на занятия, в поселок прибыла комиссия от деканата. Бабушка-квартирохозяйка, желая, чтобы о ее постояльцах создалось самое преотличное мнение, решила несколько убраться в нашей комнатке. А для начала она собрала все бутылки в одну кучу и выставила их в углу комнатушки.

Надо отдать должное, это количество пустой стеклянной тары смотрелось достаточно внушительно и весомо. Тут вскоре и комиссия появилась.

Бегло осмотрев условия нашего существования, проверяющие заинтересовались пустующей тарой.

– А это что такое? – самый строгий уже приготовился считать бутылки, записывать наши фамилии, чтобы срочно делать оргвыводы и принимать строжайшие меры для искоренения и наведения.

Нашей бабульке стало неудобно.

– Да, это милок, я уборку делаю, так к ребятам пока временно поставила. Мои сынки-то в субботу приедут и сдадут все.

Комиссия еще раз осмотрела пустующую стеклотару. Здесь как раз самыми уместными были бы слова Василия Аксенова из «Затоваренной бочкотары»: «Затоварилась бочкотара, зацвела желтым цветком, затарилась, затюрилась и с места стронулась. Из газет»

Но не приходили в голову деканатской комиссии лирические слова известного писателя. Стояла она, глазами хлопала и переводила недоуменные взгляды с бабушки на бутылки и обратно. Потом вздохнула комиссия синхронно и сожалеюще, поскольку не могла она применить никаких мер к бабушке, старушке, идущей навстречу деканату и сдающей пустующую жилплощадь студенческим массам, почесала в затылках:

– Да, уж, бабушка! Вы и пьете!

И поехала вся комиссия в полном составе обратно в столицу под крыло к родной Альма-матер. Вот это и есть быт, это и есть наша повседневная жизнь, наш уклад.

Мы выпускники рабфака, по сравнению с только что поступившими салажатами, вчерашними школьниками и школьницами, мы уже тертые жизнью и познавшие общежитие и жизнь, мы здесь старики. Но все единым потоком, единой массой вселяемся в общагу, в наш дом на ближайший год-два-три, в Филиал Дома студента.

Интересный факт. Очень мало кто из заселяющихся привез с собой стакан, ложку, вилку. Отдельные единицы по настоянию мамы захватили чашку, ложку. Тазик и утюг даст комендант. А вот стакан и вилка понадобятся уже через полчаса после заселения.

На первых порах никто не побежит по столице искать посудные магазины, а пойдут по самому легкому пути, утащат всю эту мелочевку из столовой. Так что в первые дни после приезда молодой студенческой поросли все столовые ожидает мощнейший удар под дых: из залов внезапно исчезнут сразу сотни стаканов, ложек, вилок, тарелок, блюдец и прочей мелочевки. И так ведется даже не годами.

Это укоренившиеся обычаи, которым десятки лет. Время от времени столовая проводит рейды в поисках исчезающей посуды, что-то находится, что-то нет, но даже, если и находится, то только на время. Через день-два-три все только что найденное опять растворяется в пространстве.

Изначально предполагалось, что весь университет будет сконцентрирован, помимо нескольких старинных зданий в центре: Моховая, Герцена (бывшая Большая Никитская) и еще какие-то улочки и переулки, в одном здании на Ленинских, а ныне уже опять Воробьевых, горах.