Валерий Рогожин - От подъема до отбоя

Стрелять большинству из нас больше за ближайшие два года не предполагалось.

Отныне мы были уже полностью обученными и обстрелянными воинами, готовыми любыми видами вооружения защищать от врага страну развитого социализма.

Если погода во время показательных стрельб была достаточно хорошей, нас отправляли прочесывать полигон. Требовалось обнаружить остатки снарядов. Если быть более точным, то оружие почти все реактивное и снаряды – это не просто снаряды, а маленькие ракеты. Именно мои снаряды, с которыми я буду иметь дело – это управляемые ракеты. Они летят на три километра и всю дорогу я могу, точнее должен, корректировать их полет: выше – ниже – правее – левее – ниже и так далее. Управление осуществляется по проводам, три километра которых намотаны на летящий снаряд.

Вот остатки таких и подобных снарядов и должны мы обнаружить. За полгода службы мне довелось трижды участвовать в таких прочесываниях (одно какое-то внеплановое) и ни разу мы ничего не нашли. Но дважды ловили зайца.

Дело происходило так. Представьте погожий осенний день. Слабо греющее осеннее солнышко. Огромное поле, покрытое в пол человеческого роста бурьяном, редкими осинками и березками. Полторы тысячи человек выстроились редкой цепью метра через три друг от друга бредут переговариваясь через это поле. Люди уже достаточно измотались и им важны не поиски и находки, а конец пути и долгожданный отдых. Неожиданно где-то из кустов подняли зайца. Он метнулся в одну сторону, в другую и дал стрекоча вперед.

Наш комбат – заядлый охотник. Вид оружия его не интересует, главное – добыча. Взять ее живой или мертвой!

– Солдаты и сержанты! Слушай мою команду!

Комбат едет на машине, на газончике, сзади строя. Сейчас он вскочил на сиденье. Его хорошо видно и ему прекрасно видна вся картина.

– Кто поймает зайца – курсанту десять дней, сержанту двадцать одни сутки отпуска! Вперед! МАРШ!

Цепь срывается с места. Куда только девалась усталостью Ноги, налитые только что неподъемным грузом, обрели невероятную легкость. Даже, не очень верящие в реальность отпуска, солдаты вроде меня, подчиняясь стадному инстинкту, когда каждый, не думая, что он творит, делает то же, что и большинство группы, неслись за бедным животным. Три тысячи ног одновременно ударяли в землю. Почва тряслась. Листья падали с деревьев. Кусты прогибались. Почему зайца не хватила кондрашка, я не знаю. Этого не знает никто. Если бы на месте зайца был человек, элементарный инфаркт был бы ему обеспечен. Заяц остался цел. Мало того. Он ушел от погони. Он легко ускакал от полутора тысяч тренированных, откормленных, ревущих бойцов! Одно слово – животное!

Второй раз все произошло тютелька в тютельку точно так же. Опять заяц. Опять обещание отпуска. Опять неудача и разочарование. Но, конечно, азарт, жажда победы, спортивный интерес, адреналин – это надолго запоминается, будоражит кровь, бодрит.

Несколько раз пришлось ходить дневальным по полигону, но в этом ничего интересного нет.

Итак, поселили нас в казарме, стали мы солдатами, вернее курсантами. И потекло курсантское житье-бытье.

Шесть утра. Казарма спит и десятый сон видит. Помещение просторное, но в помещении кровати в два яруса – два этажа. На кроватях батарея курсантов ПТУРС – 180 человек, да не просто человек, а 180 откормленных под сотню килограмм здоровенных молодцов, которые сутками занимаются физической работой. Рядом с кроватями выставлены 180 пар сапог с намотанными на них портянками. Амбре в казарме стоит еще то.

– Батарея подъем! – как оглашенный орет дневальный.

Одеяла минуту шевелятся, соображая, что бы все это значило, и вдруг резко взлетают вверх, народ прыгает с кроватей в момент натягивает гимнастерки и брюки, обувает сапоги. Если дежурный сержант уличит кого-то в недобросовестном подъеме, то вечером вместо личного времени, когда можно почитать, написать письмо, посмотреть телевизор, да просто подготовиться на завтра, чтобы с утра не пороть горячку, придется тренироваться в подъеме и заодно в отбое, т. е. в укладывании в постель на время. Если тренироваться одному – это еще полбеды. Но с одним никто возиться не будет. Тренировать начнут отделение – 10 человек или взвод – это уже тридцать человек. Всю батарею тоже никогда не тренируют. Слишком много народу, слишком трудно за всеми уследить, слишком трудно справиться. А вот от десяти до тридцати человек самое нормальное количество.

Через пять минут после подъема новая команда:

– Выходи строиться на физзарядку!

Опять подается истошным криком, каким обычно кричат Караул! Спасите! Просто голос парня у тумбочки, а его называют дневальным, еще не отработан. Парнишке не часто приходилось повышать голос дома, но это ничего. Голос дело наживное. Физическая ловкость дается гораздо труднее.

Каждый взвод строится на улице. Не важно, какая температура, голый торс, сапоги и брюки х\б. «Не страшны нам ни холод, ни жара» … Дежурный сержант или взводный сержант предыдущего набора, т. е. самый младший из всех сержантов взвода, ведет команду на физзарядку.

Стоит остановиться и поговорить о молодых и стариках. Старики в армии – это солдаты больше прослужившие. Старик, дедушка – тот кому осталось служить полгода, сто дней, месяц или и того меньше. Считается, а на практике так и есть, что эти солдаты уже познали солдатскую науку, они выполнят любой норматив на отлично, они придут на помощь в трудную минуту и товарищу, особенно молодому, и командиру, на них очень часто все держится. Поэтому им и предоставлены негласно некоторые льготы и послабления.

И им же дано право обучать молодых солдат. А как идет обучение? Методом кнута и пряника. Пряник у кого лучше, кнут – у кого хуже. И все это не дедовщина. Это суть армейской жизни. А вот когда используется один кнут, причем только кнут и постоянно кнут, кнут и кнут, так что неба не увидишь, это уже и начинается дедовщина.

Вопрос кто старше, кто младше, кто дедушка или старик, а кто салага очень актуален первый год. Прислали к нам в учебку на стажировку курсантов-выпускников из какого-то военного училища. То есть прослужили эти курсанты года по четыре с лишним. Это было уже ближе к концу нашего обучения, значит на четвертом или пятом месяце службы. Вот тогда-то и произошел разговор между Лешкой Ежиком и взводным. Точнее говорил один Лешка, язык у него был подвязан, потрепаться он любил, а тут уже объявили, что он остается в учебке, это еще смелости ему добавило.

– Товарищ лейтенант. Вот вы мне объясните. Где справедливость? Этот курсантик меня сегодня салагой обозвал. Это меня, которому осталось служить всего ничего. Какие-то полтора года. И обозвал курсантик, которому таскать сапоги не меньше двадцати лет! Ну, как он смел!!!