Филипп Зеленый - Перед дверью в лето, на пороге…

Так когда же опять я узрю
Твой зеленый цветок на странице,
Твою аву вконтакте смотрю
И слезу утираю с ресницы…

Длилась вечность полсекунды,
Долгий вдох на грани бритвы,
С недоклеенных обоев
Мошкой падали молитвы.
Стены-руки, стены-люди
Во потьмах кромили солнце,
А душа рвалась на волю,
Билась в узкое оконце.
Краем солнечного следа
Шли зачем -то струны к богу,
С зачерствевшим саквояжем
Собиралась жизнь в дорогу.
Боль змеилась, вилась в танце,
Пила мышцы, в кости билась,
А вокруг шагало лето.
Ну а Вечность? Вечность – длилась!

Хочется счастья на теплой ладони,
Хочется счастья, что друг твой не тронет,
Хочется счастья, что богу не властно:
Просто влюбиться – открыто и страстно…

В молчании утренней звезды – особый свой ответ,
Дома, деревья и столбы несут печати лет.
И в песнях птиц, и в шуме трав скрываются следы,
И что-то чертит водомер по плоскости воды.
И что рисуют облака, о чем молчит гранит?
Что дни несутся как река, но память лишь – хранит.

Что-то кончается,
Что-то начнется.
Нитка свивается,
Лодка качнется.
Стопится фура
С заезжим зверинцем.
Старая дура
Обломится с принцем.
Ось колеса
Упадет на дорогу,
Все небеса
Уподоблены богу.
Долгий глоток
Затяжным поцелуем,
Черный платок —
Мы его не минуем.
Тропки извивы
Давно прочертили.
Норны из Фивы
С Е2 в Е4.
Стих завершается,
Песня – поется.
Что-то кончается,
Что-то начнется…

У Вас в глазах то тусклый звездный свет,
То минареты с криком муэдзинов,
То стук бильярда в блеске лимузинов,
То тень крыла бегущих мимо лет.

Пусть встреча маловероятна снова,
Но буду вспоминать, вертясь в делах волчком,
О цвете цифр и образности слова,
И хомячках, политых молочком.

Между двух огней —
Дорога до Ада.
Между двух огней —
Дорога до Рая.
Между двух дорог
Я стою, продрог,
Я стою и пою, играя.
Мне ли здесь решать,
Далеко ль идти?
Я скачу по клеткам в прицеле.
Я в конце столбца
Иль в начале строк,
Я стрелой пробиваюсь к цели.
Позади огонь – впереди огонь:
Я на трассе от Ада до Рая.
Я дошел иль нет до обрыва строк?
Я дожил до конца, играя.

Мое сердце по форме – роза ветров,
Лепестки как стрелы
Всегда и всюду.
По Муркоковой ль теме
Иль просто в миру
Никогда я спокоен не буду!
Чаша Весов – перелом, передел,
Хаос – Закон вдребезг.
Сегодня ты чистишь свой старый ковер,
А завтра ты топчешь вереск.
Вчера была трасса,
А нынче покой,
И так до конца веков.
Средь новых созвездий тебе горят
Фары грузовиков.
Твоя любовь навсегда одна,
А где она есть – найдем!
Лишь бы топила страсти волна,
И сердце пылало огнем.
Когда же остыну и сделаюсь сэр,
И предпочту Закон,
Прощальную свечку затеплят друзья
У пожелтевших икон.

Шаг. Мостовая. Глазницы окон.
Взгляд прозрачен и легок.
Шаг. Фонари за туманом дождя.
Город, ты тоже один,
Один в неверном свете огней.
Фары. Дождь. Сумерки мира.
Песни листвы на земле. О ней?
Шаги. Старый город в бетонной оправе,
Камень и Память. Отказано в праве, мне.
Что ж, колея не избита, жизнь
Прожита. Начата. Легкий хлопок
Шампанское, пиво – угар, поток.
Нет, нет, не поток – прилив.
Горько раскаяться, в воду ступив.
Жизни река – Время. Пространство. Любовь.
Горько смеяться, однажды пролив —
– Взгляд, пиво, вино или кровь.
Наверняка. Бей или кричи, пой или молчи.
Взгляд станет светлей,
Та же хвоя с елей – молчит:
Вечная осень – поэта душа? Нет.
Запахом меда, воды с Иртыша – свет.
Светская завесь гранитных столбов. Тьма.
Шаг – и земля поет под ногой.
Ты не сходи с ума, ритм.
Листья рябины, старый покров лиц.
Нет тротуару, нет мостовой границ.
Старость – едва ли, страсть – в узде,
Выбито на картоне.
Старые улицы, свет фонарей
Плещется о ладони…

Снег как вздох: пушистый, плавный,
Над пунктиром старых стен,
Ветер мягкой, нежной дланью
Ткет рисунок на холсте.

Снег ложится, чинный, важный,
С благородной сединой,
На район многоэтажный
И на двор унылый мой.

Стучите – и откроется в двери небес глазок,
И надзиратель сверху скажет хмуро:
«Зачем стучать? Вы не отбыли срок.
Вам не попасть к нам даже с Байконура.»

Проси – и будет дадено на хлеб,
И на воду нам скинут спасжилеты.
И может сократиться до встречи долгий миг
С свинцом, что покидает пистолеты.

«Жди – и дождешься», – сказано не зря,
Но сердце точит некая заноза:
Ассоль дождалась алых парусов,
Каренина же Анна – паровоза.

В топке яро бьется рыжий пламень,
До скончанья смены два часа,
Мои веки тяжелы, как камень,
И зарей не брезжат небеса.

Чувствую себя канатоходцем,
Шаг над бездной сонных грез тяжел,
Главное – не перестать бороться,
Не единожды уже я здесь прошел.

Продираясь сквозь свою дремоту,
На себя смотрю со стороны,
Вот дурак, нашел себе работу —
Пламень в топке нежить до весны.

Музыка листьев.
Опавшие звуки.
Вкрадчивый шелест
И песня разлуки.

Стих должен быть гибок,
Бегуч, как ртуть,
Короток и завершен.
Должен сверкать
И быть ядовит,
Горек, зубаст и смешон.
Светить, как маяк,
Разжигать огонь,
Сквозь бурю и волны —
Плыть.
Стих – как дыханье,
Как солнце и снег,
Стих просто должен – быть…

Давно не верю я в случайность наших встреч,
Судьба – игрок известный и азартный,
А я король мечей со старой карты,
И этим вряд ли можно пренебречь.

Знакомы с вами мы уже с весны,
Глядишь, и не увидимся уж боле,
Но нить судьбы – послушна божьей воле —
Свивается, как утренние сны.

Ну что ж, Танюш, махнемся адресами,
Глядишь, схлестнутся линии судьбы,
Порой до сказки – пять минут ходьбы,
Когда дорогу выбираем сами,

Но небо насмехается над нами,
И я не верю в случаи судьбы.