Ирина Зимина - Заметы на полях «Газеты»

Даже, когда дверь отворялась и входили покупатели, продавцы не двигались. Здесь было тихо и прохладно, как в церкви (только не пахло ладаном) или морге. Покупатели, сбитые торжественной тишиной с толку, сначала приостанавливались, а затем (взяв себя в руки), начинали движение, полное грации и достоинства. Они держали себя на высоте и, горделиво задрав подбородок, шествовали мимо продуктов питания, сонной продавщицы за кассой, одежды, парфюмерии, одежды, хрусталя, еще парфюмерии и сантехники. В центре стояла мебель.

Продавцы и покупатели в этом магазине были кем угодно, только не продавцами и покупателями. Со стороны можно было подумать, что на улицах Флоренции XVII века встретились достойнейший житель города, торговец восточными пряностями и никак не меньше, чем бургомистр. Никто не произносил ни слова. Не дай Бог, вас угораздило возжелать что-нибудь из представленного на витрине. Если вы нарушали ритуал, и, обойдя по кругу, вдруг теряли достоинство и интересовались прищепкой какой – вас обливали презрением. Вы были оплёваны. Вы были неудачником. Поэтому все покупатели, сделав круг почёта и не разглядев толком лампочек, лежащих на витрине у самого входа, уносились в гарь, слизь, пот, жар, солнце, ветер и траву. То есть, в жизнь. Оставляя это сонное мёртвое царство в его вечном забытьи.

Но бывают такие дни, когда с утра всё не так. У продавщицы сантехники Наташи сегодня был именно такой день. Сначала двое сумасшедших требовали показать одиноко стоящий унитаз. Он так давно красовался на витрине, что покрылся порядочным слоем пыли. Он был серым и матовым. Эти двое решили, что это его настоящий цвет. Наташе пришлось оторваться от созерцания трещины в полу и протереть унитаз. Сумасшедшие расстроились и ушли. Зато унитаз сверкал, как новый. Светка-змея из парфюмерии демонстративно надела тёмные очки. Баба Даша-уборщица предложила его, окаянного, тряпкой прикрыть.

В обед у Наташи случилось головокружение. Ей пришлось сидеть рядом со Светкой. Та получила вчера новую партию товара и благоухала сразу тремя новыми запахами. В любом случае, если не запахом, то завистливыми мыслями Светка отвлекала Наташу от обеда.

Ожидание худшего к концу дня преследовало Наташу с утра. Худшее случилось. Дверь отворилась, и вошла приличная с виду женщина. «Именно таких и стоит остерегаться», – вспомнила Наташа слова мамы – продавщицы с 40-летним стажем в отделе «Сантехника» магазина «1.000 мелочей». Женщина сразу направилась к сантехнике, чем ввергла в изумление всех, кроме Наташи. Светка даже высунулась из-за прилавка, чтобы получше разглядеть женщину. Та, казалось, не замечала, что привлекает к себе столько внимания. Наташа внутренне приготовилась.

– Скажите, у вас пробки для ванн есть?

Вот оно, началось.

– Да, вот за двадцать рублей. Пластмассовая.

Наташа выложила пробку. Небольшую, чёрную, аккуратную пробку. Наташа внутренне испытывала к ней нежную любовь.

– Какая-то она у вас семимесячная.

– Что? – оторопела Наташа. – Стандартная пробка для наших ванн, – добавила она тоном, который явно указывал женщине её место на социальной лестнице в целом и Наташино к ней отношение в частности. Если бы у покупательницы был голос разума, тогда бы… У покупательницы голоса не было, и она ему поэтому не внемла.

– Если вам эта не нравится, – сказала Наташа ещё более холодным тоном, обливая женщину ещё большим презрением, – есть другие, за сорок.

Наташа выложила на прилавок серую резиновую пробку. С виду пробка была неказиста, и потому Наташа испытывала к ней ещё большую любовь, чем к пластмассовой.

– Она же у вас деформированная, – сказала грубая, нечуткая покупательница.

И тут Наташу прорвало. «Все эти годы! Да что они понимают! Да как они смеют! Будьте вы прокляты – покупатели!» – кричала внутри себя Наташа. А внешне? Внешне она ничем не выдала бушевавший в ней пожар. Она собралась и сказала одно слово, в которое вложила все свои чувства:

– Присосётся!

«Всё! – думала Наташа, – Я её уделала!»

– Куда? – поинтересовалась покупательница.

Наташу поразил столбняк…

– Вот такая история, – сказал Тёма.

– Так мама купила пробку? – заботливо спросила Зина.

– Да, ту маленькую.

– Она подошла?

– Нет, но мы её тряпочкой обернули.

– Да-а… Холодно как, – сказала Зиночка и теснее прижалась к Тёме, – замерзла я совсем. Какой-то март в этом году холодный. Правда?

– Правда, – улыбнулся Тёма, – А Вы почему так легко одеваетесь, если холодно? Под курточку свитерок или душегреечку какую надевать не пробовали? Ну, валенки, ватничек, ушаночку?

– Но днём же тепло, а я не рассчитывала на ночную прогулку с молодым человеком. Который, кстати, мог бы предложить даме свой макинтош.

– А он Вас не скомпрометирует? – Тёма носил пальто из кожзаменителя. Носил его много лет, пальто осыпалось, как осеннее деревце, образуя на плечах и спине Тёмы сиротливые куцые светлые пятна. Тёма любил своё пальто, а Зиночка частенько говаривала на это: «Ты, конечно, имеешь право ходить в чём угодно, хоть нагишом, но мне очень не нравится дерматин твоего кожаного пальта!»

– Да уж больше, чем прогулкой с тобой по ночному городу, скомпрометировать себя невозможно. Так что, гони «пинджак»! – И, обрядившись в Тёмину одёжку, Зина стала похожа на слегка опустившуюся Анку-пулемётчицу. – Тём, проводи меня домой. Поздно уже совсем. Там мама волнуется, дети, небось, спать уже легли. И животных, скорее всего, никто не кормил и не выгуливал. А я тут разгуливаю с тобой.

– Пойдёмте уже, заботливая Вы наша. Вот повезло-то детишкам с мамой. Добрая, внимательная, ни минуты нигде не задержится – скорее к деткам своим спешит, к ним родимым, – ёжился на ветру Тёма.

– Ты не можешь! – Зина отвесила Тёме лёгкий подзатыльник, и они зашагали к её дому.

В отличие от импульсивной, противоречивой и вечно спешащей кокетки Зиночки, Лёля с её жизнью проистекала, подчиняясь процессу сообразно представляемой Лёлей же реальности. Ей уже, в принципе, было наплевать на светские страсти, она была обуреваема метаниями духовными. Перепробовав на вкус добрый десяток вероисповеданий, учений, течений и прочих догм, теперь, кажется, уже точно, почти наверняка, Лёля отдалась одному из классических учений Древнего Востока, подкрепляемого приездами Больших Учителей, лекциями и разного рода сакральными ритуалами.

Теперь Лёля почти не страдала, ведь, ежели кто заболевал, она констатировала:

– Очищение.

А ежели чего терялось или уворовывалось карманниками, Лёля спокойно изрекала:

– Подношение.

Периодически «эго» всё же брало верх, и Лёля впадала в невидимую истерику и цитировала четверостишие своей знакомой по имени Пятка: