Алексей Козлов - Дудль Вздул Майдан

Все ближе Смерть. Сегодня от древка
Ребячьего пришли мы к настоящим
Заточенным, кромсающим и вящим
Орудиям, легка моя рука,
Натруженная палкою тяжелой
О женщины, запахиваясь столой,
Вы знаете, кто лучший Ваш слуга.
Все эти перемены – тяжкий крест
Я знаю, что убить себя позволю,
Мне даже смерть навек подарит волю
Мой нос скорбит – о запах отчих мест!
Последнее письмо. Здесь на чужбине
Я понял, Кассий, что я был дурак.
Тебя я обнимаю и отныне
Забудь меня.
Твой брат. Твой бедный Франк.

Я написал. Последнее перо
Последней мысли вздох – твоя табличка
Надсмотрщик Крысолов – вот это кличка
Тебе бы христианское миро
Пролилось на башмак. Вот время боя
И ты б споткнулся, как неловкий хряк
И был бы срублен лезвием как злак.
Ты б покрутился на арене воя
Ты смотришь, чтобы я не убежал
И не унес пудов живого мяса,
Втыкаясь в нас булавками приказа.
Концы плетей – острей пчелиных жал.
Мой мозг распух, не может здравый ум
Движенье к смерти равнодушно числить
Побег свершить – не то, что смерть измыслить,
Как спятив, это сделал старый Юм.
Он был веселый парень, поначалу
Он нас бодрил иронией своей
Бежал, был пойман, увезен к причалу
И кончил жизнь на брусе, ротозей.

«Ты должен знать, что завтра страшный пир
Предвестник смерти в дикой лотерее
И я зову последний миг. Скорее
Мне надоел такой жестокий мир.

В пустых мозгах распущенного Рима
Рожден, пятная истину саму
Невыносимый безусловный стимул,
Других прирезав, выжить самому.
К кому здесь обратиться за советом
Сосед мой – каучуковый эфеб
Уж лижет с всевозможным пиететом
Свой новый, черствый и кровавый хлеб,
До вечера насилуя снаряды
И прыгая в просветах колеса…
Он, кажется, обрел свою отраду
И целый день мозолит мне глаза.
Когда бы смерч сенатора занес
Сюда и облачил в мои одежды,
Я б посмотрел тогда в глаза невежды,
Где безответно затенен вопрос.
За ослушанье здесь сажают нас
В бетонный карцер, где царит болото
И стаи крыс, чья бренная работа
Косить на пришлеца звериный глаз.
Ты видишь, как сакральная свинья
Повержена копьем, влачит утробу
Под крики тех, чья неизменна злоба.
В простых понятьях здесь сгниваю я.
Поставить памятник со шлемом на лице
И инвентарным номером, а кличку
Они имеют скверную привычку
Латинским шрифтом утвердить в конце.

В конце концов не все ли нам равно
Где нас встречает воля? Если с нею
Я собственной судьбой не овладею
Несчастен тот, кому не суждено…

Врачи. Массаж. Железный блеск зеркал.
Мою башку пустую полнят знанья.
Теленка, чтобы он вкуснее стал
Отпаивают пивом пред закланьем.
До нас двух христианок рвал медведь
В награду за зловредную строптивость.
А я с мечом, и смерть – моя учтивость
Для тех, кто любит сверху лицезреть.

«Сплоти все силы и сомкни уста
Как весело пред сетью и трезубцем
Быть под защитой верного щита.
Все абиссинцы в диком гневе яры
Я – под защитой радости благой
Я весело отвечу на удары
Судьбы надменной. Что мне выпад твой!»

«Не спрашивать свой мозг! Не обращать
Зазубрины вниманья на такое
Что может волю тягостью поднять
Сомнение – балласт в жестоком бое.

– Здорово, Член! В надежде соискать
Нить гибели моей, ты так поспешен
Что я не знаю, что тебе сказать
Держись, бедняга, инструмент мой грешен.
На, бедный дохлик! Избавляю. Кровь
Из этих мышц и жил уже готова
В песок уйти. Готов? В ответ ни слова
И только всхлип, к виску стремящий бровь.

Ах, боже правый! Как они визжат
Я краем глаза вижу на галерке
Румяных самок, что стремят опорки
И ляжки в небо. Гаже не сыскать!»

Он оступился. Остановим речь
Скажи ему: Привет, мой тяжкий меч.
О боги! Боги! Боги! Бог с тобою
Я приобрел уверенность в размахе
О боги! Боги! От такого воя
В Сахаре дохнут львы в смертельном страхе.

«Еще один. Прощай же, невезун
Мы встретимся в аду чрез четверть часа
Нас ангелы погонят в горло лаза
За мной, слепыш, любимец солнц и лун!
Мне было б интересно проследить
Какою траекторией попали
Такие же, как я сюда из дали
Решившие в застенок угодить.
Страшнее пота нет. Он ест глаза
И слезы вымогает у бедняги
Кровавых слез уже пролиты фляги,
Что стоит моя тихая слеза?
Ах зеркало, в том нет твоей вины,
Что вижу я себя со стороны».

Рублюсь, как никогда. Знай, Ганнимед
Всегда меня додавливавший зверем
Мы пишем начисто, давай сейчас проверим,
Чем начиняет небо наш хребет.

Я ранен в руку. Не благодарю
За лекцию кровавого ланцета.
Ты бился честно. Я тебя люблю
И твой живот пропоротый – за это.
Короткий меч за длинные мозги
Не даст и искры, высеченной праздно
Лежать в крови, икая безобразно
И созерцать кровавые куски
Не для меня…

Хрипящий друг, ты тоже близок к Раю!
Дерьмо с косой, ты здесь стоишь, сама
Надменный победитель, истекаю.
Круги в глазах! Слепящий холод! Тьма!

Его тащили за ноги до люка,
Зиявшего слепящей темнотой
И два раба, помедлив от испуга
Столкнули камень, смертью налито.
Смеркался день. Вставала камарилья
С дубовых кресел. Золотом храним
Орлиные распластывая перья
Кроваво улыбался вечный Рим

Ты помнишь милые забавы?..

Есть в нашем крае деревня,
Не помню названия всё ж,
Раньше большие кочевья
Здесь вынимали нож.
Реки, леса и хаты, —
Вот наш обычный ландшафт!
Жили здесь чаще солдаты,
Списанные на брудершафт.

Ссыльные в ветхой станице
Всё то стругали пень,
Как мне хотелось влиться
В тихую жизнь деревень!
В маленькой нашей станице
Изоб, пожалуй, под сто,
Любит здесь люд веселиться,
На дрын повесив пальто,
Любят бодаться колами,
Матерный любят частуш,
Любят дремать под стволами
Старых, корявых груш.
Бабы у нас красивы,
Не вавилонский сброд,
А парни все как гориллы,
Добрые наперечёт.
В этой деревне с обеда,
Деля и стол и кровать,
Жили два добрых соседа
Хорь и Калиныч их звать.
Хорь и Калиныч с испуга,
Иль без причины, кто б знал,
Любили жестоко друг друга,
Надев эполеты на бал.
Вместе они в мировую
Шли на германский редут
Мстить за отчизну святую,
Там, где лишь ляхи живут!
Солнцем овитые нивы!
Дон в угасании зорь!
Хорь отродясь белогривый,
Ну а Калиныч – как смоль.
Часто упившись в ср. ку,
Наш неземной кагал
Весело шёл в атаку,
А впереди – генерал.
В Февральскую, когда адом
Наполнился сельский дом,
Грабили царские склады,
Полные вражьим вином.
Быстро и точно стреляли,
Бегали, как братва,