Василий Лягоскин - Бей первым, Федя! Ветеринар. Книга первая

Вот пес у прапорщика был настоящим бандитом. Злющий ротвейлер бросался на персонал лечебницы, пока не позвали Казанцева. Был у Федора такой талант – предмет необычайной зависти коллег. Он мог спокойно подойти к любому, самому злобному псу и сделать с ним все, что только не пожелает ветеринарская душа. Погладить, сделать укол, дернуть за хвост; да хоть и за другой отросток, за который любой пес отгрыз бы нахалу башку. А с Федей собаки терпели; даже с радостью принимали от него знаки внимания. Ради справедливости надо отметить, что сам Федор пользовался своим даром строго в рамках ветеринарной этики – как он ее понимал. То есть ни за что лишнее не дергал. Может потому даже абсолютно не поддающиеся дрессировке зверюги слушались его с первого слова и с видимым удовольствием выполняли любые команды. Другой на месте Казанцева давно сделал бы головокружительную карьеру, хотя бы в денежном выражении. Федор же который год прозябал в своей лечебнице и двухкомнатной квартире на девятом этаже. Изменений в своей жизни он никак не предполагал. До сегодняшнего утра.

– Судьба, – сказал бы любимый им в детстве артист Михаил Евдокимов.

– Дурак, – говорила ему ласково Галчонок…

– Ну все! – Казанцев в последний раз огляделся к крохотной прихожей и – как был, в спортивном костюме и кроссовках, без копейки денег в карманах, зато с гранатой в руке и черным пакетом в другой – захлопнул за собой дверь. О том, что внутри остались ключи от квартиры, он даже не подумал – возвращаться домой в ближайшее время не собирался.

На лестничной клетке было тихо, как в могиле; рабочий день был в разгаре. Только двумя-тремя этажами ниже доносилось чье-то глухое бормотание, отчего сравнение Федора с засыпанной землей могилой стало еще натуральней.

Зябко передернув плечами, он пропихнул в квадратный люк мусоропровода пакет и придал ему начальную скорость кулаком. Затем, едва подавив в себе желание перекреститься, бросил следом гранату. Бросил правильно, проделав с ней все те манипуляции, которым успел научиться в армии. Взрыв прогремел через положенные три секунды, когда Казанцев уже нажимал на кнопку вызова лифта. О том, что осколки гранаты могут повредить и без того изношенное лифтовое хозяйство, он как-то не подумал. Не отпуская пальца от кнопки, Федор удивленно замотал головой. Глухой взрыв раздался слишком близко, так что на голову крупными кусками посыпалась штукатурка. Лестничную площадку в этот момент ощутимо тряхнуло, а кнопка под его пальцем погасла. Несколько мгновений в ушах звенела тишина, а затем с того же этажа, что и прежде, послышался шум, какое-то буханье. Словно кто-то бился, пытаясь выбраться на свободу. Теперь Федору представилось, что это он стоит у свежезасыпанной могилы, а кто-то рвется из тесного гроба к свету.

Ноги сами понесли его вниз по лестнице. Если бы Казанцев мог представить себе, что слабо завязанный мусорный мешок зацепится одним краем за какую-то железяку, торчащую внутри мусоропровода на уровне шестого этажа! И что в этот пакет точно, словно Федор целился, попадет граната. Результат этой жуткой случайности предстал перед его глазами меньше, чем через минуту. Перепрыгивая длинными ногами сразу через три-четыре ступени, он, тяжело дыша, остановился наконец на площадке шестого этажа.

Здесь – знал Казанцев – уже месяца два жил какой-то крутой чиновник из мэрии Сибирска. Выкупил все три квартиры на этаже и жил в свое удовольствие. Даже на лестничной площадке успел ремонт сделать. Сейчас эта импортная благодать – штукатурка, литые лестничные решетки с перилами из какого-то благородного дерева и куски разорванного в клочья мусоропровода густо покрывали импортную плитку на площадке, а заодно и хозяина былого великолепия.

Последний – главный по строительству чиновник в городе Владимир Петрович Купалов – валялся (иначе не скажешь) у двери своей новой квартиры. Валялся в шикарном костюме, сверхмодных туфлях и при дипломате – переносном сейфе; как и все на нем, импортном. А Казанцев стоял над ним, борясь с давней клятвой какого-то уже забытого ветеринарного Гиппократа. Хваленая осторожность сыграла с чиновником злую шутку. Закрыв не очень широкой спиной дверь от квартиры – единственную, оставшуюся на этаже – он как раз запирал ее, набирая на цифровом замке длинный код. В этот момент граната и взорвалась. Она разлетелась на множество осколков, но впереди них погнала взрывной волной вырванную с родного места стальную крышку мусоропровода. Несла, пока крышка не встретила на своем пути затылок уважаемого в городе человека.

Одновременно она захлопнула и заклинила двери лифта, в котором двое вооруженных охранников ждали хозяина. Да – чиновник, даже не мэр, и не один из его заместителей, передвигался по родному городу исключительно с охраной. И эти опытные бойцы – мощные, накачанные, вооруженные абсолютно легальным оружием – бились сейчас в тесном лифте, как два крокодила в сухом бассейне. Два опасных, но пока безвредных крокодила; ибо кого они могли покусать в темном лифте? Разве что друг друга.

Помочь своему хозяину они не могли. А Казанцев не захотел. Благородные позывы даже не шелохнулись в его душе, когда он перешагнул, словно цапля, через лужу крови, щедро питаемой из разбитой головы чиновника. Федор лишь нагнулся, подхватив по пути тяжелый черный дипломат, выпавший из руки Купалова и поскакал вниз по лестнице так же резво, как и прежде.

И очень вовремя! Охранники, отчаявшись выломать железные двери, снабженные к тому же решеткой, принялись палить из пистолетов, от волнения не думая, что могут попасть в хозяина.

– Если он загнется, мало кто пожалеет, – отстраненно думал Казанцев, проскакивая один пролет за другим – кто их, ворюг из мэрии любит, кроме самой близкой родни? И те наверное спят, и наследство во сне видят. А про этого и вовсе злорадствовать будут – сам же этот дом строил… курировал, как теперь это называется; и погиб здесь героической смертью – от мусорной крышки.

С этой мыслью Федор Геннадьевич Казанцев и вышел на залитую солнечным светом улицу города Сибирска. Политая недавним летним дождем, она дышала свежестью. Под теплыми лучами солнца все кошмары сегодняшнего утра как-то отступили и осталась одна, но очень актуальная задача – как открыть желтые (может быть золотые) кодовые замки дипломата?

Наблюдать за серой, уныло текущей жизнью толпы, снующей по улицам Сибирска, Пончику нравилось в любую погоду. Даже если день был серым, унылым и дождливым. Люди под дождем – в мыслях Пончика людишки – неуклюже пробегали мимо его автомобиля. Тогда на его вечно румяных щеках появлялись ямочки; пухлые губы раздвигались в довольной улыбке, а нога сама вдавливала до упора педаль газа, заставляя железного коня рваться вперед, окатывая прохожих потоками грязной воды.