Виктор Смоктий - Ядерный рэп, или Сақтан поездың

Дембели смотрели на нас, как на придурков, которые совершенно не знают цену настоящим вещам, и нам нечего было возразить, придурки и есть. Сколько курева и чая можно было бы получить за здорово живешь, просто за то, что становится мусором, когда сбрасывается гражданская оболочка, и вместо нее появляется солдатская.

Конечно, можно было свою одежду отослать домой, но течение армейской жизни очень сильно этому препятствовало. Я обещал отцу отправить обратно его драповое пальто, и поэтому, когда перед строем в ШМС, куда нас всех определили, объявили, что желающие отослать гражданские вещи домой могут выйти из строя, я с готовностью остался в казарме, ожидая дальнейших указаний. И дальнейшие указания скоро последовали. Пришел прапорщик, построил нас и повел на улицу. Там нам предложили рукавицы, кирки, ломы, лопаты, носилки, и мы два часа долбили старую кирпичную кладку, намертво схваченную хорошим старым бетоном. Потом дробили добытый кирпич кувалдами, и этим молотым кирпичом драили сортир, чуть не написал – мужской, но в армии тогда других не было.

Так повторилось еще два раза, на четвертое предложение отослать вещи домой я уже выйти из строя мужества не нашел. А мой земляк отправил-таки, с пятого или шестого раза. Отец на меня обиделся, и я, в оправдание, рассказал ему всю эту историю, но она даже мне уже не показалась убедительной. Слабость для своего оправдания требует гораздо больших усилий, чем необходимо для ее преодоления.

Новости дня:

1967.01. На космодроме мыса Канаверал при проведении наземных испытаний ракеты-носителя « Сатурн-1Б » и космического корабля « Аполлон-1 » произошёл пожар в кабине корабля. В этот момент в ней находились американские астронавты Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи , которые погибли.

1967.03.31 Верховное командование НАТО переезжает из Франции в Касто, Бельгия.

Первый развод был уже на следующий день после прибытия на полигон. Когда все побежали на улицу строиться, внизу в подъезде с непривычки случилась давка, потому что дневальные, по заведенному порядку, вымыли лестницу, и нижний марш перед выходной дверью успел покрыться ледяной коркой. Потом мы уже знали об этой засаде, но в первый раз шишек набили, хорошо еще, что обошлось без переломов.

Наши казармы были в четырехэтажных зданиях рядом с плацем, большим выметенным асфальтовым полем с монументальной трибуной на краю. Каким-то чудом мы довольно быстро построились лицом к этой трибуне под презрительными взглядами взгромоздившегося на нее начальства.

Светло-фиолетовым морозным утром над плацем поднимался легкий парок от дыхания тысячи солдат. Матово поблескивали медные трубы военного оркестра. Казалось, что сейчас объявят о чем-то роком и значительном, о вероломном нападении Тамерлана, например, и мы прямо с плаца, не вооруженные, не жрамши, под звуки военного марша двинемся навстречу врагу.

Но жизнь оказалась мудрее и проще. Для начала нам объяснили, что мы попали в Школу младших специалистов, военное учебное заведение, которое за несколько месяцев готовит из гражданского раздолбая-солдата, который сможет чего-то, без большого ущерба для Родины, включать, и с которого хоть что-то, в случае ущерба, можно спросить.

Под конец командир части рассказал о вчерашней самоволке троих солдат из разных рот, которые, встретившись у женского общежития и распив спиртные напитки, затеяли драку, в результате которой одному из них проломили голову штакетиной.

Над строем словно пробежал ветерок сомнения, да и позади командира части офицеры тоже что-то стали оживленно обсуждать. Он полуобернулся назад, прислушался к разговорам и скомандовал:

– Отставить! Поясняю: конечно, штакетиной невозможно проломить голову в зимней шапке, но в этой штакетине был гвоздь!

Это объяснение моментально примирило всех спорящих, а новобранцы узнали, что в самоволку уйти здесь просто, выпивку достать можно, где-то здесь рядом есть женское общежитие, и все может кончиться благополучно, если не хватать первую попавшуюся штакетину с гвоздем.

Я попал в роту «засовцев», операторов засекречивающих устройств, превращающих человеческую речь в голубиное воркование. Через три месяца учебы я должен был работать на этом аппарате, напоминающем пишущую машинку, со скоростью 120 знаков в минуту. У меня был потом, на гражданке, начальник, который в армии был сержантом учебной роты, готовившей «засовцев», только в Харькове. Так вот, особо важные бумаге по работе он печатал сам, и все машбюро сбегалось посмотреть, как легко, с какой скоростью и артистизмом он это делает. Он читал страницу и печатал, не глядя на клавиатуру, всеми десятью пальцами. На всю печать он тратил ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы прочесть текст. И я мог бы стать таким сверхчеловеком, но фатум, фортуна, жребий, карта, фишка, рука провидения и десница рока, – все вместе поднатужились и перевели уже начинавшую ржаветь стрелку на линии моей судьбы.

После принятия присяги, где-то на пятый день занятий по специальности, во время перерыва я пошел в читальный зал, где были довольно свежие подшивки журналов. Я листал «Советский экран», когда в зал вбежал мой земляк, мой однокашник по техникуму, служивший со мной в одном взводе, Боря Грушевин и стал тянуть меня к выходу.

– Что случилось? – спросил я, испугавшись, что, может быть, из дома пришла какая-нибудь плохая весть.

– Там пришел «покупатель», – не разжимая губ, прошипел он.

– А я здесь при чем?

– Ты же сам говорил, что хочешь остаться здесь, на полигоне.

Я действительно это говорил. Мне не нравилось, что в ШМС все делается по команде и строем. Где-то я это уже видел. У психиатров это навязчивое ощущение называется дежавю. Потом, когда увидел на плацу портреты героев войны, вспомнил, где это было – в пионерском лагере, там тоже вокруг стадиона стояли портреты героев войны, только юных диверсантов и подпольщиков. А потом, когда я уже служил на площадке «Г», к нам в команду вернулся дослуживать один парень из дисбата. «Там то же самое», – сказал он, когда я поделился с ним этим наблюдением. Конечно, это большая роскошь – служить в армии и не ходить строем, но помечтать-то можно, тем более, что я видел, марширует только ШМС, остальные заняты какими-то другими делами, полигон все-таки.

Кроме того, после окончания ШМС нас должны были еще куда-то послать, а здесь я уже начал привыкать, и вечером, когда наши занятия кончались, и мы строились на улице, чтобы идти на ужин, с городского катка, как во Фрязино, доносилась музыка и девичьи голоса.