Наталья Маренина - Козявка. Часть 3

Все дети уже поужинали, поэтому Ксюха достала из холодильника отложенную порцию, а сама куда-то ушла. Когда Козявка уже собиралась хлебнуть борща, внезапно на полу образовалось белое облако пыли, расходящееся клубами во все стороны. Как раз вернулась Ксюха, всплеснула руками и ахнула:

– Ты что устроила? А ну работай ложкой быстрее и шевели колготками в сторону спальни.

– Это не я. Впрочем, ты права, это я залезла на столовский холодильник высотой два с половиной метра и спихнула двадцати пяти килограммовый мешок муки.

– Точно, бредово звучит. Сам что ли упал?

– Не зна… – начала говорить Козявка, но в момент, когда перевела взгляд на холодильник, подавилась. На действительно высоком столовском холодильнике, на месте, где лежал мешок, восседала хитрая Простовата. Она щурилась и облизывала лапу.

– Живая? – нагнувшись к самому лицу Козявки, спросила Ксюха. – Чего ты подавилась-то? Будто призрака увидела.

– Не призрака, а кошку.

– Какую кошку? – спросила Ксюха, поворачивая голову к холодильнику. Никакой кошки на холодильнике не было.

– Ну вон же сидит, – а здесь кошка была.

А у Ксюхи не было. А у Козявки была.

– Та-а-ак, понятно, крышак поехал? С нариками связалась? А ну марш спать!

Козявка послушно спрыгнула со стула и направилась к выходу с кухни. Спорить и доказывать ей не хотелось, она уже сообразила, что видит кошку одна. Простовата тоже спрыгнула с холодильника, вертя своим коротким хвостом. Но Ксюха вдруг окрикнула Козявку:

– Слушай, мелкая, а кошка часом не твой воображаемый друг? У меня в детстве лошадёнка в духовке жила.

Козявка, не поворачиваясь, фыркнула и пошла спать. Простовата последовала следом.

В темноте детдомовской спальни Козявка лежала и думала, а рядом мирно сопела, свернувшись клубком, Вата. «Ты нереальная. Но и не воображаемая. Зачем мне воображаемый друг? Я не одинока, мне неплохо и одной, да и друга я могу найти себе вполне реального. Ксюха та же, Михрютка Борисыч или ботаны эти. Реальная Вата тоже мой друг, зачем мне она ненастоящая? Бред какой-то… Карандаши надо крепче держать, выпадут ведь… Ох, споткнулась! …Белая лапша в сугробе совсем незаметная…».

На следующий день девочка первым делом направилась к рабу кошачьему Михаилу Борисовичу. Михаил Борисович оказался не один, в гостях была компания молодых людей. Внезапно Козявка осознала, что Михаил Борисович, он же Михалыч, вовсе не Михалыч, а в общем-то молодой Мишка.

– Мишка Борисыч, я прям как дедушку только что потеряла, – потянула за подол рубашки Михаила Борисовича Козявка.

– Я тебе велел называть меня Михаил Борисович. К старшим надо относиться уважительно, я всё-таки лет на тридцать дольше тебя живу.

– Вот скажи, Михал Борисыч. Ты типа молодой такой, с понятиями, вроде не страшный, а бабы нету?

Компания прыснула, а Михаил Борисович покраснел.

– Ключи, – вдруг строго, но не зло сказал он.

– Ну ладно тебе, не обижайся. Лучше скажи, где Простовата?

– В комнате вроде спала. Не мучай её только, она что-то приболела.

В тёмной зашторенной комнате на хозяйской белой пуховой подушке (что обычно кошке не позволялось) спала Вата. Она мирно сопела и не подозревала, какой удар ей готовила судьба. И правильно делала. Вопреки обычному своему поведению, Козявка ничего не стала делать. Она села на кровать рядом с подушкой и просто смотрела. Спустяминут пять минут кошка открыла глаза и встретилась взглядом с Козявкой. Они смотрели друг на друга несколько секунд, за которые Козявка всё поняла. Вата действительно была больна. Где-то в груди легонько кольнуло и захотелось плакать. Козявка вдруг истошно заорала:

– Михалыч! Ко мне!

Михалыч влетел в комнату со шваброй наготове. Он ждал окровавленного поля битвы с горами трупов и стервятниками, и спешил на помощь к любой из сторон, которая либо больше в этом нуждалась, либо была ещё жива. Но ничего такого не было и он, успокоившись, поставил швабру в угол. Кошка от крика встрепенулась и подняла голову с подушки.

– Ну что кричишь? У меня же гости, напугала их. Ты в порядке?

– Михалыч, пообещай, что сегодня же отнесёшь Вату в ветеринарку, пусть её осмотрят, и пока не найдут причину болезни и не вылечат, не возвращайся!

– Вот ещё глупости. На кошке всё само заживёт. Симптомов почти никаких: ну, менее энергичная, тебя не дерёт, спит больше.

– Не заживёт, – на редкость серьёзно и грустно сказала Козявка, и Михаил Борисович увидел, что глаза её наполнились слезами, но виду она не подала.

– Ммм… Мучительница ты моя. Хорошо. Сегодня же отнесу. Но с чего ты взяла, что это что-то серьёзное? Простыла, может, немного. Отлежится и всё хорошо будет.

– Я что, плохо выразилась? Сегодня же! И вообще! Немедленно! Вот прям всей толпой и идите!

– Ну хорошо-хорошо, успокойся. Отнесу. Провожу ребят и отнесу.

Козявка сидела на диване в комнате и ждала возвращения Михалыча с кошкой. Прошло уже четыре часа, а их всё не было. На улице стало смеркаться, по потолку стали бегать тени и полосы света, шум потока машин стал громче, а на стене привычно тикали часы. «Может, он обманул меня? Сам сидит, наверное, в баре каком-нибудь с друзьями своими, оболтусами, а кошка наверняка под дверью в подъезде». Но проверить Козявка боялась. Хотелось верить в лучшее в людях. Особенно в Михалыча. Он был хорошим человеком, очень добрым и заботливым.

Наконец, в замочной скважине защёлкало, и в комнату влилась порция света из коридора. В комнату на полусогнутых вбежала Простовата и спряталась под тумбочкой. Козявка не сдвинулась с места. После недолгого шуршания одежды в комнату зашёл и сам Михалыч, он включил свет, увидел девочку и удивился:

– Ой, ты тут что ли? А чего в темноте сидишь? Ты покушала? И так вижу, что нет. Пойдём, поужинаешь хотя бы. Я думал ты в детдом вернёшься, знал бы – не оставил бы тебя тут одну.

– Что с Ватой? – всё ещё грустно спросила Козявка.

– А! Да! Представляешь, просидели сначала в очереди полчаса, потом то к одному врачу, то к другому. Рентгены, узи-музи. Ну всё как мы, врачи, любим. Завтра на операцию. Нашли образование, сказали, если бы ещё протянули, Дуся бы не выжила, и было бы поздно. А теперь всё точно хорошо будет, так что спасибо тебе. Ты молодец, Козявка.

Козявка просияла от радости, наполнившиеся слезами глазки сделались щёлками, а наружу показались маленькие белые зубки.

– Ты моя белка, – сказал Михалыч, и, сев рядом с Козявкой, приобнял её за плечики. – Не переживай больше, завтра уже домой принесу здоровенькую, будет в трусиках таких смешных ходить, как в памперсах. Будешь приходить кормить её?

– Обойдётся! – засмеялась Козявка и легко, глубоко вздохнула.

Она ещё не знала, что это не последнее призрачное предостережение.