Олег Ёлшин - Страна людей

– …фискальная политика всегда вступает в игру, как только начинает разворачиваться депрессия, а она уже наступила! Я предлагаю увеличение налогообложения, как в частном секторе, так на производстве и в малом бизнесе. Повышение, минуя тарифы и ставки федеральных законов. Нет анархии! Каждый должен произвести и заплатить. Если не можешь производить – просто плати! Если нечем платить…

– Закон тайга – прокурор медведь, – внезапно пробасил начальник городской милиции.

– Что? – она наклонилась в его сторону, и тот почувствовал, что стул под ним зашатался, стол вот-вот готов был рухнуть под весом его бычьих рук, а тут еще налоговый пресс впридачу.

– Стоп! – закричал МЭР. – Спасибо! Я все понял… Спасибо… Спасибо…

Женщина в розовом с сожалением села и снова взошло солнце. Пока она стояла, окна были скрыты от глаз Ивана Степановича, и только это розовое облако заполняло все пространство вокруг.

– Геморрой! – неожиданно для себя пробурчал доктор.

– Что? – переспросил Мэр.

– Ничего! – ответила Маша, и тот сразу смешался.

Мэр осмотрел зал, взглянул в окно, потом перевел взгляд на секретаршу и, наконец, вымолвил:

– Катенька, дай, пожалуйста, стенограмму, – и, глядя на собравшихся, добавил: – Подведем итоги.

Катенька легкой походкой подошла к нему. Она была, как одуванчик, казалось, дунешь в ее сторону, вспорхнет и улетит. Все с удовольствием смотрели на нее. Все, потому что здесь присутствовали в основном представители мужского… или почти мужского (вспоминая их диагноз) пола. Что же касается Маши – ей было все равно.

– Подведем итоги, – повторил МЭР, – посмотрим, чем можно помочь нашим гражданам в создавшейся ситуации, – зал замер, а он медленно начал зачитывать стенограмму заседания Мэрии с предложениями самых ответственных чиновников, и руководителей силовых ведомств города.

– Передохнут, как кролики, – медленно по слогам и с выражением начал он, – а если будут вести себя, как придурки, перевязать всех к чертовой матери, не поможет – так сульфы, и мордой о спинку кровати… Так…

Он вытер платком мокрый лоб, и продолжил:

– Локализация, защита, тенденция, права… Тенденция, локализация, защита…

Снова остановился, переведя дух. Вновь посмотрел на стенограмму и, дирижируя свободной рукой со сжатым кулаком, продолжил:

– Мочить! Наехать и расплющить, располовинить и отпрессовать. А кто будет махровый беспредел устраивать и оттопыриваться, того оттянем в сопло и под пресс.

Он снова прервался, оглядывая собравшихся. Голос его становился все громче:

– Превентивные меры, агрессивная тактика, внеплановые налоговые проверки, аресты счетов и фирм, рассылка уведомлений. Нет анархии! Каждый должен произвести и заплатить. Если не можешь производить – просто плати. Если нечем платить…

Мэр снова вытер лоб и подвел черту:

– Закон тайга – прокурор медведь! – и со словами: – Действительно, геморрой! – устало сел на свое место.

– Так что же мы будем делать, господа? – тихо произнес он.

Слово взял человек, который до этого молчал. Все это время он спокойно наблюдал за ораторами, рисуя что-то на листе бумаги и, казалось, находился в какой-то прострации. Это был начальник федеральной службы безопасности. Иван Степанович даже подумал, что по причине давней контузии тот просто не слышит разговор, но вот он, отложив ручку и бумагу, внезапно колючим взглядом уставился на доктора и произнес:

– Иван Степанович, мне нужна информация.

Доктор, обомлев от неожиданности, потерял дар речи. Маша хотела было открыть рот и что-то сказать, но тот строго на нее посмотрел и сказал: – Спокойно.

Она почему-то его послушалась и промолчала.

– Мне нужна информация, доктор, – спокойно повторил тот, – когда, с кем и где это произошло, что именно произошло, а, главное, кто был первым? Вы меня понимаете, доктор?

– Да, да, конечно… Я готов… Я должен подумать… Мне нужно посмотреть хронологию заболеваний у себя в больнице, – пробормотал Иван Степанович.

– Едем! – тот встал из-за стола и, не обращая внимания на остальных, решительно направился к выходу. Сразу стало понятно – это человек дела. Маша подхватила доктора под руку, по пути выдернула из цепких рук первого зама маленький портфельчик ее начальника и наша троица удалилась…

Больница напоминала зверинец. Маша по-хозяйски открывала перед Орловым (так звали сотрудника службы безопасности) двери комнат и палат. Она как-то прониклась к этому высокому худощавому человеку, и теперь они составляли компанию, шедшую в авангарде процессии. Она – мощная, крепкая, молодая девица – кровь с молоком, и он – долговязый, сухой мужчина лет пятидесяти. Позади шел Иван Степанович, а следом плелись еще два врача. Орлов внимательно осматривал людей, палаты, больницу, наконец, сел за стол главврача изучать бумаги. Пролистав папки, он встал и, бросив на ходу, – “пойдемте”, – вышел из кабинета. Через минуту они оказались в хорошо знакомом нам подвальном помещении.

– Я знаю этого человека! – воскликнул Иван Степанович. – Это Петр Ильич! Можно сказать, мой коллега, врач, он работал в лаборатории пункта приема донорской крови.

Перед ними лежал покойник, которого только что достали из холодильника. На ноге была бирка с именем, а в руке его был зажат какой-то предмет. Орлов без церемоний разжал пальцы несчастного Петра Ильича, вынув из посиневшей ладони кусочек печенья.

– Что это? – спросил он. Все присмотрелись.

– Печенье…

– Какое печенье?

– Овсяное…

– Я понимаю, что не цианистый калий. От этого умирают?

– Нет… Конечно же, нет… – ответил Иван Степанович.

Орлов мгновение подумал и бросил на ходу: – Едем к нему домой.

Он равнодушно сорвал пломбу с опечатанной двери квартиры покойника, и они втроем – Орлов, Маша и доктор – вошли в прихожую. Квартира напоминала помещение после долгого и шумного банкета. Повсюду были разбросаны грязные тарелки, столовые приборы, упаковки от еды, пустые бутылки из-под воды. Снова какие-то коробки и пакеты, небрежно разорванные. Крошки и грязь. Заляпанная жиром плита. Везде только посуда и пустая тара от продуктов. Как будто много-много людей побывало здесь, второпях они что-то ели и бежали дальше, оставляя после себя мусор и грязную посуду. Фабрика-кухня. Орлов порылся в столе и трюмо, заглянул в пустой холодильник, долго исследовал остатки того самого овсяного печенья на полу. Судя по всему человек, умерший здесь, последнее, что решил в своей жизни сделать – доесть все, что оставалось в доме. Потом Орлов долго сидел перед компьютером, наконец, включил какую-то запись на видеомагнитофоне. Все уселись напротив на диване и теперь смотрели на экран телевизора.