Александр Бинштейн - …ЯБРЬ

Я – Мать своих стихов, я жажду их рожденья,
Я слушаю их пульс, и их толчкам я рад,
Морзянкою во мне стучит сердцебиенье,
Синхронное с моим, но чаще невпопад.
Когда же примет плод, весь до последней строчки,
В объятия свои бумаги белый лист.
А пуповину – мысль, в конце поставив точку,
Как скальпель остриём перо разъединит,
Я чувствую любовь меня переполняет,
Изящество слогов и совершенство форм,
Мне кажется что я так близок к идеалу,
Что ближе подойти нельзя ни на микрон.
Когда ж пройдёт экстаз, и схлынет умиленье,
Банально, всё вокруг имеет свой конец,
Моя душа опять пройдет перерожденье,
Критичен и суров, проснётся в ней отец.
Я- Аве Авраам, готов свои творенья,
Тому, кто в разум мой их сеет семена,
Не дрогнувшей рукой закласть как приношенье,
Как только этих жертв захочет от меня.
Я сыновьям своим и поводырь, и пастырь,
Для каждого из них и справедлив и строг,
Я черную овцу готов изгнать из паствы,
И зерна от плевел я отделю в свой срок.
Ничто не ускользнёт от моего вниманья,
Я с каждым путь пройду до совершенства лет,
Я каждого из них, подвергнув обрезанью,
И, удержав слезу, благословляю в свет.

Г-сподь – великий математик.
Он не романтик, а прагматик.
Б-г дал, Б-г взял – простой закон.
И здесь он точно соблюдён.
Актёр – не выгодный предмет.
С ним много муки, толку ж нет.
Шуты же – прибыльный товар,
и обеспеченный навар.
И даже в не базарный день,
Берут их все кому не лень,
Реклама – мимо не пройдёшь!
Сегодня – пять в пучке за грош.

Однако, мы по нашим норам,
Лелеем мысль что мы – Актёры!

Бутоны срезанных цветов – венец творенья,
Но уловимы в аромате их оттенки тленья.
Колоду карт рассыпал в шутку бриз небрежно,
Мешая дам и королей с песком прибрежным.
Огонь свечи растаял в струйке дыма,
И череп из пустых глазниц всё смотрит мимо…

Мозги (л) юбите регулярно,
И удобряйте их исправно!
Их орошайте алкоголем,
И плодоносить будет поле!
Мозгам полезны витамины,
Что в стейках прячутся и винах,
И прослывёте вы при этом,
Весьма талантливым поэтом!

Как Геркулес, собственноручно!
Трудясь на совесть, не за страх,
Почисть авгИевы конюшни,
Дерьма, налипшего в мозгах.

С утра замёрзнув и промокнув,
(В дороге дождь меня застал),
В 6.30 пил свой первый кофе,
И об искусстве рассуждал.

Да, повидал я мир в открытках!
На них я видел целый свет.
Рембрандт, Дега, Дали и Шнитке,
(Последний, кажется, поэт)…

Часы Дали, Усы Магритта,
Купанье красного коня,
И даже прерафаэлиты,
Не впечатлили так меня.

И я скажу вам без прелюдий,
На вещи взгляд имея свой,
Из первых кто? Из первых – Рубенс!
Любимейший художник мой.

Здесь всё красиво, всё понятно,
Мой ум с глазами не вразлад,
Всё, как в живую, не абстрактно:
Вот это – грудь, а это – зад!

И эстетическое чувство,
Переполняет грудь мою,
Вот это – чистое искусство!
Я авангарды не люблю!

Хоть рисовать я не умею сам,
Абстрактную имею я идею,
Ведь если рукава пришить к трусам,
Immpression получается сильнее!

Когда тебя полюбят все вокруг,
А рифма из тебя течёт как мёд,
Не льсти себе, с собой будь честен, друг,
Ты не поэт, скорее – Стихоплёт.

Когда приятель отвернётся вдруг,
Как будто бы тебя не знал во век.
Когда на улице, прервав движенья круг,
Тебя обнимет незнакомый человек,

То значит путь твой – босиком и по углям.
И будет ли в конце пути рассвет,
Не знамо ни врагам и ни друзьям,
Лишь потому, что ты теперь – поэт.

А если в темноте лежит твой путь,
И ты лишь чувствуешь присутствие людей,
Хотя из темноты пожёстче пнуть,
Тебя стараются ногами побольней.

Твои стихи- мулета для быка,
Хоть их, увы, не спрятать за спиной,
И знаешь ты уже наверняка,
Что доли не дано тебе иной,

Смирись, тебе при жизни не найти,
Мерила понимания стихов,
В день завтрашний они должны уйти,
А ты в сегодняшнем не разорвёшь оков.

Останется вопрос, непостижим:
Бессмертна ли у гения душа?
Лишь только этот путь длинней, чем жизнь,
Но он короче лезвия ножа.

Вечерний сон, начавши с половины,
И утренний не видев до конца,
Я пушкинскою фразой в вас бы кинул:
«Жестокий век! Жестокие сердца!»