М. Ерник - Игра в кости. История фантастической везучести

Саныч замолчал, словно проверяя, произвёл он впечатление или нет.

– Круто! – поддержал его Синицкий. – А куда же оно девалось?

– Круто – не то слово! Ведь золото было спрятано не абы где, а в подвалах контрразведки. А вот куда оно девалось, до сих пор остаётся загадкой.

– Так что, Коняев до него добрался или нет?

– Похоже на то, что до золота он добрался, но вот назад к красным так и не добрался. То ли не смог, то ли не захотел. Пока красные воевали с Деникиным и потом с Врангелем, власть в этом районе захватил атаман – батька Негоциант.

– Батька кто? – недопонял Синицкий.

– Негоциант, – уточнил Саныч. – Так вот, вся эта тройка во главе с Коняевым попала к нему в плен. Двоих красноармейцев он сразу приговорил.

– Расстрелял?

– Хуже. По показаниям свидетелей, батька Негоциант был строгим и справедливым. Он никогда никого не казнил без суда и следствия. Но всех судил самолично и всех приговаривал к смертной казни через отсечение головы.

– Обалдеть, – непроизвольно сорвалось у Синицкого.

– И что характерно, сам приводил приговор в исполнение. Так вот, двоим красноармейцам он отрубил головы сразу. А Коняева почему-то оставил. Держал его в том же подвале, где располагалась контрразведка белых и где было спрятано золото. Почему, зачем – неизвестно. Но когда через год красные занялись батькой серьёзно, он бежал. Отрубить Коняеву голову не успел, но всадил в него пять пуль из маузера. Одну из них в голову.

– Так что, Коняев погиб?

В голосе Синицкого слышалось разочарование. Только что нащупанная ниточка обрывалась на самом интересном месте.

– В том-то и дело, что нет. Он выжил, но от пули в голову потерял рассудок. Его выходила какая-то женщина. Но рассудок к нему так и не вернулся.

– А золото?

– А золото по официальной версии увёз с собой батька Негоциант.

– Куда? – ещё больше разочаровывался Синицкий.

– Он удрал в Париж. Его там пару раз выслеживали чекисты, но ему удалось скрыться.

– Погоди, а почему по официальной версии?

– А-а, – удовлетворённо протянул Саныч. – В том-то и дело, что этим история не кончается. Тогда, в двадцатых годах, Коняева сочли невменяемым и дело прекратили. Но вот во время Великой Отечественной войны Коняев снова попал в те же застенки. На сей раз его туда посадило гестапо. Как ты думаешь, что они от него хотели?

– Узнать, где золото!

– Начинаешь умнеть, – заключил Саныч. – Его пытали, но, судя по всему, так ничего и не добились. Через пару месяцев его выпустили.

– А что они хотели узнать у ненормального?

– Не торопись! Когда пришли наши, Коняева снова взяли в оборот, но уже Смерш. Что такое Смерш, знаешь?

В голосе Саныча зазвучали ироничные нотки.

– Смерть шпионам, – отрапортовал Синицкий.

– Правильно, контрразведка, но уже наша. Коняева быстро выпустили, но…

Саныч замолчал, оставив Синицкого в полном недоумении. Пауза затягивалась. Наконец Синицкий не выдержал:

– Что «но»?

– Но, – повторил Саныч, – дело засекретили на пятьдесят лет. Улавливаешь?

– Не, – честно признался Синицкий.

– На пятьдесят лет дело могли засекретить только в одном случае. Он сотрудничал с органами.

– С какими? – не понял Синицкий.

– Ну с какими, не со своими же! Со вторым управлением КГБ, то есть с контрразведкой.

– Погоди, а как же он мог сотрудничать с КГБ, если он это… больной на голову?

– Вот! В том-то и дело! И я о том же подумал! А из этого можно сделать только один вывод. Он не был больным на голову! – едва ли не выкрикнул Саныч.

– Ты хочешь сказать, что он всё это время косил под дурака?

– Именно! Симулировал сумасшествие!

– Но зачем?

В вопросе Синицкого звучало скорее не сомнение, а размышление.

– Как зачем?! Это же идеальное прикрытие. Кто станет опасаться сумасшедшего? А он всё видел, всё слышал и всё запоминал.

– Круто, – оценил Синицкий.

Ему вдруг нестерпимо захотелось нажать кнопку отбоя. «Ты не прав, о Саныч! – звучало у него в голове. – Косить под придурка ему нужно было для того, чтобы прятать золото! Прятать до лучших дней».

– Слушай, – услышал он в трубке телефона. – А тебе зачем этот Коняев сдался?

Синицкий вздрогнул. Саныч задал вопрос, которого он ждал и опасался.

– Я же говорил, – начал тянуть он, – ничего личного. Клиент у меня один солидный из тех краёв. Всё искал повод, как бы к нему подкатиться, так сказать, найти общую тему.

– По истории? – иронично спросил Саныч. – Не советую.

– Нет, почему…

Синицкого, задела ирония Саныча. Он хотел добавить что-то едкое, но Саныч его оборвал:

– Ну всё, пока. А то мне уже второй раз по городскому звонят.

Отложив мобильный, Синицкий меланхолично приступил к позднему завтраку. Ел он без аппетита. В голове его роились мысли, что Саныч проявил подозрительную активность, что он сам вышел на золото, а главное – что он далеко продвинулся в изучении этого вопроса. Но более всего терзала мысль, что Саныч ему сказал не всё. Что-то он мог утаить. Утаить как раз те мелкие подробности, которые могли бы прояснить, куда девалось золото. И совсем подозрительным казалось то, что в первый раз Саныч сам предложил свои услуги, а сейчас завершил разговор, не желая продолжить тему.

«Если захотите продолжить тему, – зазвучал в голове голос господина Борке, – позвоните по этому телефону». Синицкий вздрогнул. Голос прозвучал так явно, что он невольно оглянулся. На журнальном столике, по соседству с пятью шестёрками на костях, продолжала истекать золотом бордово-чёрная визитка.

Синицкий бросил всё и, не сводя с неё глаз, медленно подошёл ближе. Голова лихорадочно работала, прокручивая всё, что он узнал о Черталяках. Так же медленно в состоянии задумчивости он протянул к ней руку. Но неожиданно для него в руке оказалась не визитная карточка, а игральные кости.

– Фулхаус, – сказал он вслух. – С трёх попыток…

Рука с костями с шумом опустилась на столик. Синицкий медленно поднял руку. Кости лежали неровным овалом, открывая две единицы, две шестёрки и пятёрку. Синицкий забрал кость с пятёркой, немного потёр её между ладонями и неожиданно выпустил на стол. Едва не слетев со стола, кость остановилась на самом его краю, открывая всё ту же пятёрку. Синицкий в третий раз поднял кость, долго тряс её, обхватив ладонями, и бросил на стол сбоку под углом. Кость прокатилась, описав небольшую дугу, и остановилась на визитке. На верхней грани её красовалась шестёрка.

Синицкий распрямился.

– Фулхаус, – с удовлетворением повторил он. – Фулхаус. Так и должно быть!

Его задумчивость растворилась, как пар от чайника. На этот раз уверенным движением, он поднял мобильный телефон и набрал номер.

– Слушаю вас, Владимир Игоревич, – прозвучал в трубке грудной женский голос.