Алексей Смирнов - Собака Раппопорта. Больничный детектив

Зазвонил телефон. Ватников машинально снял трубку и поразился: спрашивали его. Надо же, подумал он с досадой, и тут нашли. Откуда только узнали?

– Так… да… понятно… обезьянка по квартире бегает… давно? давно… пишу адрес…

Пришлось перезванивать на станцию скорой помощи.

– Нет, я не поеду, – говорил Ватников. – Поедете вы. Ну и что? Поезжайте и посмотрите – может, у него действительно обезьянка по квартире бегает. А я не поеду…

Дописав бумагу, Ватников погладил прокуренные усы и вышел из ординаторской. Прятов где-то бегал – наверняка позвали в приемное, и Ватников испытывал облегчение.

Навстречу ему попался Хомский, который выполз прогуляться по коридору, постоял над задремавшей бабулей и двинулся дальше, зыркая по сторонам и все подмечая, в том числе – начмедовские ботинки, которые так и сверкали в дверном проеме.

– Хомский, – позвал психиатр. – Подите-ка сюда.

Тот немедленно засеменил на зов, приблизился и замер, чуть прогнувшись в хребте.

– Вот что, Хомский, – Ватников чувствовал себя обязанным хотя бы пригрозить этой скотине. – Вы это кончайте. Я вас знаю не первый год. Думаете, так все и будет дальше благополучно? Ошибаетесь. Всему есть предел. Здесь вам не санаторий. Исхлопочите себе путевочку – и поезжайте, упейтесь до смерти. А у нас не надо.

– Доктор, – почтительно отозвался Хомский, – тревожно мне что-то на душе.

– Наслышан, наслышан, – закивал Ватников. – Новое преступление? Выслеживаете грабителей? Упиваетесь овсянкой, расстроенные человеческим несовершенством? Скорбите по поводу человеческой комедии?

Тот угодливо засмеялся, кротко гримасничая и подчеркивая осознанное и досадное несовершенство не только общечеловеческое, абстрактное, но и частное, собственное.

– Короче, я вас предупредил, – Ватников пошел к выходу и столкнулся с измученным Прятовым, который возвращался из приемного, еле волоча ноги.

– Устали? – заботливо спросил психиатр. – Что там?

Александр Павлович только махнул рукой. Что там могло быть? Обычный кошмар.

– Ну, счастливо отдежурить, – заторопился Ватников. – Я вашего орла припугнул – сделал все, что в моих силах.

– Кумаронова? – вскинулся Прятов, ни на секунду не забывавший о жалобе.

– Нет, – Ватников на ходу улыбнулся. – Хомского. Кумаронов же пока новичок, ему еще много лет сюда поступать, пока я им заинтересуюсь. Впрочем, не факт, – успокоил он Александра Павловича, подумав о ватке с долларами. – Возможно, все разрешится скорее. Будем надеяться. Будем ждать и надеяться, как завещал нам граф Монте-Кристо.

Надеяться! Александр Павлович угрюмо проводил его взглядом и дальше стал наблюдать, как санитары и Миша под командованием Васильева выводили охотника за долларами. Он сразу обратил внимание на Кумаронова, который высунулся из своей палаты, увидел Александра Павловича и весело пошел к нему, на ходу вынимая из кармана сложенный листок бумаги и шариковую ручку.

– Доктор! – Кумаронов говорил обходительно и учтиво, не без ледяного официоза. – Скажите, пожалуйста – как вы правильно пишетесь? Александр – а дальше?… Память подводит, я уже вам жаловался, но вы заняты, лечить ее не спешите, я понимаю…

Прятов не ответил и направился в ординаторскую, понимая, что и она его не спасет; что Кумаронов, если ему понадобится, зайдет куда угодно.

– Я сегодня писать обожду, доктор! – крикнул ему в спину Кумаронов, куражась. – Я с утра возьмусь!..

Прятов скрылся за дверью и услышал, как мимо ординаторской своей знаменитой походкой прошаркал внезапно пробудившийся начмед. Шлепанье, которое издавали его разношенные ботинки, было знакомо всей больнице. Начмед бывал строг, и в ординаторских замирали с поднесенными ко рту ложками, заслышав этот звук. Но сегодня рабочий день уже кончился, и начмеду пора было идти домой.

Ватников в это время быстро спускался по лестнице, думая о Хомском. Странное дело – человеческое сознание. По всем канонам выходило, что и сознания-то давно никакого не должно остаться, но Хомский превосходно ориентировался в границах своих интересов, не менявшихся, как подозревал Ватников, с малых лет. Психиатр неохотно утверждался в мысли: возможно, по долгу профессии он сталкивается не просто с людьми; возможно, не все они люди в расхожем понимании слова, и существуют какие-то подвиды, если не подтипы, не слишком различающиеся внешне, но с другой биохимией, с иной организацией психики.

В приемном он постоял возле неизвестного человека, только что доставленного скорой с подозрением в алкогольном отравлении. Тот стоял раком и лизал пол.

– Эй, – позвал доктор служителей приемника. – Вот этого, который тут… его не пора?…

– Не торопитесь, – ответили из окошечка. – Может быть, он чистоту любит.

– В динамике понаблюдаем, – пообещал дежурный терапевт.

Ватников перевел взгляд на казака. Воин – необычно трезвый, ибо ему прилично влетело – расхаживал, постукивая сапогами с таким видом, как будто сам и поручил новенькому вычистить пол.

Срочную службу казак отслужил на флоте. Ему было не привыкать командовать новичками, которые, повинуясь его воле, затачивали якорь и чистили туалеты зубными щетками.

14

Миша по-хозяйски похлопал дежурную Лену по бедру.

– Угомонились! Можно баиньки…

«Баиньки», произнесенное нараспев, на вдохе, получилось у него довольно непристойным.

Циферблат дешевых часов в форме собачки показывал два часа ночи. Вечер прошел относительно спокойно. Конечно, выдающаяся палата перепилась, но все вели себя более или менее сдержанно и почти не показывались – ни Хомский, ни Кумаронов. Пили на вчерашние дрожжи, а потому притомились. Буянов сморил нехороший сон.

Лена прислушалась: сестринская граничила с ординаторской.

– Александр Павлович тоже уснул, – сказала она лишь с тем, чтобы что-то сказать и не дать Мише сразу, без диалога-прелюдии, запустить пятерню к ней в рейтузы.

– Вот и хорошо, – Миша допил стакан и вновь потянулся к Лене, на сей раз уже с бесповоротной решимостью, и та, уловив его непреклонность, негромко вздохнула, слегка пресыщенная Мишей. Их внутрикорпоративное сближение произошло два года назад, на первом же дежурстве Лены. Миша не менялся в приемах и повадках, и это становилось однообразным. Мишина сексуальная изобретательность оставалась на уровне одноразового шприца.

Тренькнул телефон.

Миша недовольно снял трубку, послушал.

– Доктора в приемное вызывают, – буркнул он. – Кто у них там сегодня? Я голос не узнал. Подожди, я сейчас.

В ординаторской тоже стоял местный телефон, но Прятов звонка, наверное, не расслышал – крепко спал. Миша вышел, в коридоре горел безжизненный свет. Было пусто.