Сергей Росстальной - Ржавое золото. Детектив

– Да ты тихо орёшь, щенок! Ори громче, зараза! Как на базаре, сволочь! Там тебя, чёрте куда слыхать!

Мальчик снова заорал звонким голосом, но Гришке было мало:

– Громче! Громче, тварь! Да ты тихо орёшь! Нас же не услышат! Мы сдохнем! Ори! Ори-и-и!

Гришка, впавший в свирепость, схватил мальчика за волосы, и принялся другой рукой его бить, куда попало, чтобы заставить кричать сильнее. Сил он не жалел.

– Ори-и-и! Ори-и-и! Убью!

И мальчик орал. Гришка продолжал бить его уже в полной темноте. Он считал, что это очень важно для их спасения, только так можно добиться самого громкого крика, и так увлёкся битьём, что сам перестал кричать. Орал только мальчик. Гришка лупил его и кулаком и ногами. Но Ганька, наконец, изловчился и грызнул зубами Гришку за палец. Теперь и Гришка заорал злобно, громко и… горько. Мальчика он отпустил, и тот сразу утих. А Гришкин последний вопль постепенно сошёл на затухающий тоскливый вой. Они оба замолчали. В непроглядной тьме снова наступила полная тишина.

Едва смолк последний звук, потерялось всякое чувство времени. Слабые всхлипывания мальчика снова пробудили тишину, может быть через час, а может быть через день. На самом деле, конечно, прошло несколько минут. Гришка, стоящий как истукан в кромешной тьме, с одним отчаянием в голове, шагнул и пошёл вперёд бездумно. Ударившись лицом, он уткнулся в сухую каменную стену. Стену могилы. Трезвомыслие снова вернулось к нему. Оно стало порождать мысли, от которых гадко мутило в животе: он замурован, и задохнётся; Селиван-гад обвёл его вокруг пальца, и он теперь погибает смертью круглого дурака. Он, Гришка, сам полез в свою могилу, и никогда больше не увидит белого света. Но как же так! Неужели нельзя выбраться!? Гришка, шаря руками, побрёл вдоль стены. Угол. Другая стена. Споткнулся о копыта лошади. Опять угол, стена, гробовая плита… Стена – камень-ракушечник, но похоже, дикарь – твердый и плотный. Его бы можно разбить ломом… но Селиван, паскуда, забрал лом, как у дитя конфетку. Просто сказал: «дай», и Гришка, дурак, послушно отдал. Дурак, дура-а-ак! А ведь он нарочно лом у него забрал – Селиван всё придумал заранее, и его, Гришку, приговорил к смерти, ещё когда они раскапывали курган, а может быть и раньше родилась злая мысль. Поганая ехидна!

Спотыкаясь о пустые сосуды, Гришка пошёл по узкому коридору, через который когда-то сюда внесли умершего скифа. В конце он нашарил камни, закрывающие выход. А за камнями ещё толща земли. Он похоронен!

Тут раздался голос мальчика:

– Дядя Гришка… Что делать…

– А… ты, змеёныш, здесь. Знал, знал ты, что он удумал!

– Да откуда я знал? Я сам здесь.

– Знал, не бреши! Думал, он тебя вытащит, он тебе обещал, – что бы я без боязни за тобой полез. Если бы не ты, я бы в эту дыру ни в жизни, ни за каким золотом… А он и тебя надурил, гадёныша, ха-ха-ха…

– Да не знал я ничего, – простонал мальчик. Вслед за этим раздались тупые удары по камню. Мальчик бил по стене мечём покойного.

– Что там у тебя, гадёныш? – закричал Гришка.

– Меч.

– А! Меч!? Дай сюда! – и Гришка быстро пошёл на голос мальчика.

Он наткнулся на него в темноте и грубо оттолкнул, выхватив меч.

– Как бьёшь, бестолочь!? Кладку надо расшатывать!

Тут Гришка окончательно осознал, что находится просто в абсолютной темноте и просто ничего не видит – в его руках был инструмент, но к чему его приложить… Он постоял немного, рассматривая цветные образы, возникающие в его глазах, как это бывает в темноте, и понял, что ничего другого он больше увидеть не сможет. Потом он осторожно потрогал стену рукой. Стены погребальной комнаты были сложены из больших каменных блоков, в рост человека каждый. Такие вывернуть не стоит и стараться. Поспешно он вернулся в коридор, и нашел, что выход был заложен камнями в обхват рук. Нащупав швы кладки, Гришка принялся ковырять в них мечём. Очень скоро ржавый меч сломался пополам, но Гришка продолжал орудовать обломком. Так прошло около часа. Гришка ощупью обнаружил, что шов между камнями стал глубже не на много, но обломок меча укоротился вдвое. Железо меча было ржавым насквозь, и лезвие стиралось быстрее, чем сам камень. Теперь он остался вообще без инструментов. Бессильно ругаясь, Гришка бросил обломок меча, сел под стеной, и злобно заплакал. Мальчик присоединился к нему, подвывая тоном, каким он привык петь на вокзале попрошайнические песни.

…Нить времени была потеряна, но времени прошло, наверное, не мало – два мертвеца, ещё не умерших, ощутили жажду. Голод пока ещё глушило отчаяние и страх перед страшной смертью. Напрасно они перевернули все сосуды. В них не было ни капли влаги. В могиле было совершенно сухо. Ни одной росинки не выступало на шершавых стенах. Гришка вдруг представил: над его головой – каменный свод, а сразу над ним – всего метр земли и… свобода. Боже, как близко! Он хватался за стены и пытался лезть по ним вверх. Он падал со стены, да и на своде он не смог бы удержаться, если бы добрался туда. Мальчик с его плеч тоже не мог никуда достать, даже если Гришка становился на обломки гробовой плиты. Погребальная комната была слишком высока. Зачем её сделали такой скифы? Покойному князю не всё ли равно?

…Он был в полудрёме, лежал, распластавшись на полу, когда услышал рядом с собой прерывистое дыхание. Маленькая рука осторожно коснулась его ноги. Он успел поднять голову, и тут же маленькое лёгкое тельце обрушилось на его грудь. Мальчик бил и царапал его, пытаясь укусить. Гришка вцепился пальцами мальчику неизвестно во что, а тот ухватил зубами его рубашку и стал жевать. Со звериным рычанием, Гришка оторвал мальчишку от себя и швырнул в сторону. Довольно далеко раздался звук падающего тела, а затем шорох – мальчик уползал подальше, проиграв схватку. Он пытался добраться до его горла, понял Гришка. Это был голод, а не злоба. Гришка предполагал, что прошла уже неделя, которую они, в основном проспали, ожидая смерти. Но смерть не приходила, а пришёл её слуга – голод, он начал готовить обречённых людей к встрече с ней.

После нападения Ганьки, Гришка не мог больше спать, и даже если бы решился, ему бы не дал этого сделать голод. Встав на ноги, Гришка бродил вдоль стен. Мальчик всегда предусмотрительно уползал с его пути, заслышав Гришкины шаги. Вскоре Гришка изучил наизусть всю могилу и мог ходить по комнате и коридору, не держась за стены.

Он закрывал глаза, и видел цветные круги… Он открывал глаза, но цветные круги не исчезали, а становились подвижными, меняли форму, и, увеличиваясь в размерах, становились, вдруг, страшными чудовищными пастями, в которых, вместо зубов, колыхались острые языки пламени. Страшные пасти разверзались больше, и Гришка видел огненную утробу чудовища, в которой роились такие же огненные пасти, которые тоже раскрывались, увеличиваясь и приближаясь… Так продолжалось до бесконечности, если Гришка просто стоял и смотрел перед собой – его раненное сознание порождало одну и ту же картину. Если бы блеснула хоть искорка света… Но искорки не было, и мозг, лишенный зрения, сотворял чудовищ. Тьма словно выела глаза. Сколько дней уже этой тьме? А от голода голова сходит с ума, в ней роятся безумные полумысли, которые даже невозможно уловить и осознать.