Геннадий Синицкий - На росстани. Сборник рассказов

– Ну давай навестим кого-нибудь, разузнаем что да как, заодно подарки подарим ветеранам, на публику поиграем. А что ты там про знахарку говорил?

– А, ну так вот к ней и надо было бы заскочить в первую очередь. Василиса Мироновна много чего знает. Вот только не угадаешь, что за настроение у старухи. Ведунья она знатная, но ведь и плюнуть во след может, это у них как проклятье что ли.

– Ну поехали, чёрт ладана боится, да и под лежачий камень вода не течёт, надо что-то делать.

Василиса Мироновна встретила гостей неприветливо, можно сказать холодно. Её взгляд как будто сверлил Маркова насквозь. Главный инженер каким-то шестым чувством ощущал что-то недоброе. Такое с ним происходило крайне редко и бывало, как правило, только на «ковре» у московских «небожителей», перед разносом по всем статьям бюджета.

– Чего пожаловали «упыри» лощёные?

– Ну зачем же ты так, Мироновна, – начал было Сосновский, – мы к тебе с подарками, да со всем уважением.

– Осади милай, твои слова пустой ветер, говорить будешь когда спросят, а я спрашиваю сейчас не тебя. Что, Антоша, плохо тебе?

– А, откуда Вы меня знаете, Василиса Мироновна?

– Кто ж тебя не знает кровопийца этакого, «благодетель местный», барином себя считаешь? Может, мою землю купить захотел? Так у тебя денег никаких не хватит. Ишь ты, подарки прихватили, вот вам Бог, а вот порог, пошли вон.

– Да ты что, Василиса, – вспылил Сосновский, – к тебе такой уважаемый человек приехал, а ты тут концерт устраиваешь. А про себя подумал: «Вот карга старая, одно слово – ведьма. Из ума выжила, как её только земля носит».

– Помолчи свинота, прокляну ведь за каргу. Твоё ли пёс дело, сколько мне отмерено?

Кровь прихлынула к лицу бывшего участкового.

– Василиса Мироновна, простите его, – вступился Марков, – не со зла он, помощь нам ваша нужна и совет дельный, неприятности у нас.

– Знаю я про твои беды, Антоша, и ратников кровавых в глазах твоих вижу. Страшно тебе, да? Форму палачей примерил? Как она, жжёт душу твою грешную?

Марков чуть было не онемел от ужаса сказанного ведуньей.

«Ведьма, – прошептал Сосновский, нащупывая крестик у себя на шее».

А Василиса не унималась:

«Святую кровь с дерьмом мешаешь,

Покой убитым не даёшь,

Пока всё это не исправишь

И года здесь не проживёшь.»

Прочь со двора моего! Вот тебе мой сказ!

Служебный «Патриот» свинокомплекса скрипел на ухабах сельской дороги.

– Антон Сергеевич, давайте в храм заедем, – предложил Сосновский, – здесь недалеко, в Шульгах старая церковь, иконы Казанской Божьей Матери, это самая сильная одигитрия в православии.

– Заедем, Денис, давай заедем. Свечку поставим. А самая сильная одигитрия – Смоленская, только она утеряна давно.

– Да? Не знал. А вы верующий?

– Все мы под Богом ходим, Денис, все абсолютно. И всем нам, по делам нашим воздаётся. Всегда так было и будет. На том вера наша стоит уже больше тысячи лет.

Отец Ипатий встретил мужчин недалеко от храма. В деревне осталось всего три жилых дома, но приход всё равно работал согласно церковного чина. И каждому, кто посещал этот сельский храм, расположенный в лесу, в трёх километрах от большака, батюшка открывал двери, даже если это было в неурочный час.

– Мир вам, люди добрые, – приветствовал путников настоятель.

– Здравствуйте, батюшка, – ответил Марков, – вы уж простите нас, что тревожим. Разрешите нам свечки поставить, да иконам поклониться.

– Двери храма всегда открыты страждущим, – сказал отец Ипатий, – досадно только, что Бога мы поминаем в минуты страданий, которых и так хватает в этом мире. А вот радостью поделиться с Отцом Всевышним забываем и поблагодарить Его за успехи наши, тоже ведь не спешим.

Зайдя на порог церкви Марков пошатнулся и еле удержался на ногах. Сосновский успел перехватить начальника руку и удержал его.

– Что случилось, вы больны? – спросил батюшка.

– Василиса, ведьма проклятая, наговорила гадостей «с три короба», – ответил Василич.

– Не надо так в храме Божьем, да и вообще не надо хулить, аккуратнее со словами. Помните, в начале было – СЛОВО. Слова не пустой звук в нашем мире и к ним надо очень внимательно относиться.

– Спасибо за науку батюшка, сказал Марков, – вот мы сейчас и попробуем испытать эту силу.

– Сила не в словах, а в делах добрых, в раскаянии и смирении людском. За что повздорили с Василисой? Давно, не припомню даже, когда приходили жаловаться на неё. Она ведь несчастная, горемычная страдалица. К церкви всегда раньше ходила, всю службу стояла у ворот, а внутрь правда не заходила. Я спрашивал её, почему так. Глаза отводила. Грешница я, не достойна любви Божьей, отвечала мне. А сама, того и не знает, что Господь любит её, и очень сильно любит. Потому и всю жизнь ей испытания посылает. Она ведь не местная, хоть и живёт здесь уже больше 70 лет. В июне сорок первого ей было семь лет. Здесь под Песецей, колонну беженцев из Белоруссии разбомбили немецкие самолёты. Она тогда на дороге, потеряла всю свою семью и прибилась в лесу к полевому госпиталю красноармейцев. Немцы наступали тогда очень стремительно и многие воинские части не успевали отходить в тыл. А уж раненые и подавно не могли успеть. Вот в лесах и прятались месяцами. Потом, кто поздоровее, пытались вырваться из окружения, партизанили. Госпиталь в Песеце окружили эсэсовцы, донесли малодушные в комендатуру. Там же всех раненых и мед. работников с беженцами расстреляли. Горы трупов по всему лесу собирали и хоронили в братских могилах. Василису, раненую и еле живую, нашла бабка Меланья, знахарка из села Шорохова. Выхаживала её целый год, вылечила Слава Богу. Но осенью сорок второго, латышские каратели собирали молодёжь и детей по сёлам, сгоняли на ж/д станцию в городе и потом угоняли в Германию. Так наша Василиса стала малолетней узницей. Прошла концентрационные лагеря нацистов, выжила. А после войны вернулась в Шорохово, в дом к бабке Меланье, где и жила много лет. Бабка удочерила Василису и передала ей все свои знания. Так что не может Василиса Мироновна зла желать людям, не верю я в это.

– Отец Ипатий, а вы знаете где в лесу эта братская могила?

– Конечно знаю. На опушке леса у межи, рядом с полем колхозным, два холма стоят, один за другим. Там ещё ключ из земли бьёт знатный, водица целебная, раненых солдат ей тогда выхаживали.

Марков вопросительно посмотрел на Сосновского, а не там ли они лагуну для нечистот вырыли. Василич даже лицом побелел от удивления.

– Подождите, отец Ипатий, если там было захоронение, значит памятник должен быть.

– Да, был там обелиск со звездой, даже имена какие-то были, но лет восемь назад, «чёрные копатели» стянули его в Чермет и сдать хотели. А приёмщиком тогда Артюха работал. Настоящий богатырь! Знатный комбайнёр был когда-то, техника в его руках исправно работала, любой трактор мог за час починить. Но после развала колхозов и кончины СССР, оказался за ненадобностью в сельском МТС. Вот и пошёл трудиться на пресс и крановый подъёмник в метало-приёмку. Так вот, когда Артюха увидел, что принесли эти ухари, бил их нещадно, но силушку свою не рассчитал. Одному всё кости переломал, отчего тот помер в реанимации, а другого на всю жизнь одноглазым оставил. Осудили его тогда очень сурово, одноглазый сынком какого-то начальника оказался. До сих пор в колонии срок отбывает, где-то на севере. А памятник так и забыли назад поставить.