Константин Мелихан - Рассказы

Сатирические стрелы не всегда поражают цель, но всегда её указывают.

Критика – это яд для слабых и лекарство для сильных.

Сатира воюет с недостатками, а юмор с ними примиряет.

Карикатурист должен уметь не столько рисовать, сколько рисковать.

Сатира расцветает обычно в суровых условиях.

Все начинается с подражания и кончается пародией.

Сатира – это правда, только преувеличенная, а потому более глубокая.

Карикатурист должен иметь меткий глаз, твердую руку и быстрые ноги.

Чичиков, Манилов, Ноздрев, Коробочка, Собакевич, Плюшкин, – это сам Гоголь. Все эти помещики из «Мертвых душ» – утрированные грани его характера. И не только – характера Гоголя, но и каждого нормального человека. Кто из нас хоть раз в жизни не был ленивым, глупым, мотом, скупым, обжорой, нахалом, вором, предателем? Если вы скажете, что не были, значит вы ко всему прочему – лжец и трус.

Ильфа так же трудно отделить от Петрова, как Салтыкова от Щедрина.

Дружеский шарж – это портрет друга, увидев который, он может стать врагом.

Урод обижается не на шарж, а на портрет.

Сатира – как бритва: со временем теряет остроту.

На смех и слезы разрешения не спрашивают.

Критика – как катящаяся глыба: маленьких раздавливает, а больших заставляет прыгнуть выше.

Сатира поднимает людей на борьбу: только одних – против недостатков, а других – против сатириков.

Анекдоты с бородой можно рассказывать тем, у кого бороды ещё нет.

Зритель на концертах юмора бывает умный и глупый: умный все понимает, но не смеется, а глупый смеется, но ничего не понимает.

Мастерство юмориста – смеяться над всеми, не обижая никого.

Машина тогда станет умней человека, когда научится смеяться. И не только над ним, но и над собой.

Сколько я помню своего дедушку, он всегда ходил с палочкой. Очень хорошая палочка. Как у нас что под диван залетит, мы этой палочкой достаем.

Однажды мы с братом играли в шашки. И одна шашка у нас под диван залетела.

Мы взяли дедушкину палочку и стали там шарить. Но до шашки достать не могли. Тогда брат сказал:

– Раз палочка не достает до шашки, то давай отпилим от нее кусочек. Для новой шашки.

– А вдруг дедушка заметит? – сказал я.

– Не заметит, – сказал брат. – Мы же не всю палочку берем, а только кусок.

Мы отпилили от палочки маленький кусочек.

И дедушка ничего не заметил.

А потом мы в лото играли. И один бочонок у нас под диван залетел.

Мы взяли дедушкину палочку, но уже не стали ею шарить под диваном, а сразу отпилили ещё кусочек.

– А вдруг дедушка заметит? – сказал я.

– Не заметит, – сказал брат. – Палочка длинная – дедушке хватит.

И дедушка действительно опять ничего не заметил. Только его как-то к земле стало пригибать.

А потом мы в городки играли. И одна рюха у нас под диван залетела.

Мы взяли дедушкину палочку и отпилили ещё кусок. А потом пошарили ею под диваном. На всякий случай. Но до рюхи все равно не достали.

– Ну теперь-то уж дедушка наверняка заметит, что палочка стала короче! – сказал я.

– Не заметит, – сказал брат. – В крайнем случае мы ему каблуки сделаем короче.

– Ты что?! – сказал я. – Тогда придётся и ножки делать короче.

– У кого? – спросил брат.

– У мебели, – сказал я.

Но и на этот раз дедушка ничего не заметил. Только он палочкой совсем прекратил до земли доставать. Так, в руке её носит, как пистолет.

В общем, дедушка заметил неладное, когда палочка уже кончилась. Он погнался за нами вокруг стола, а мы помчались от него, ставя за собой стулья. Дедушка перепрыгивал через них и кричал:

– Что вы наделали! Я же совершенно разучился хромать! С меня же теперь инвалидность снимут! И снова заставят устроиться на работу! А мне ведь уже сорок семь лет!

Так мы вылечили дедушку от хромоты. Правда, после этого он ещё пытался хромать. Но у него уже ничего не получалось. Без палочки.

Когда я был маленьким, я очень не любил спать.

Вечером меня было не уложить. Правда, утром не поднять.

Утром я забывал, что не любил спать. Но вечером…

Когда темнело на улице, темнело и в моей душе. Я ложился в кровать, как в гроб. Мне казалось, что сон – это смерть. Хотя и временная. Потому что когда спишь, ничем не занимаешься, кроме как сном. Когда спишь, ничего не делаешь, никуда не бегаешь, ни с кем не разговариваешь, не узнаешь ничего нового.

Это уже, когда я вырос, мне стало нравиться спать. Потому что когда спишь, ничего не надо делать, куда-то бегать, с кем-то разговаривать, чего-то узнавать.

Когда я стал взрослым, я старался поспать при первой же возможности: и в автобусе, и в очереди, и на эскалаторе, и когда вышел начальник, и когда погас свет, и даже перед сном, про запас.

Правда, я никак не мог заснуть. Это такой закон. Взрослые любят спать, но долго не могут заснуть. А дети не любят спать, но засыпают быстро.

Что касается меня, то я засыпал очень долго. И когда был маленьким. И когда был большим. И когда был старым.

Помню, как-то уложила меня мама спать.

Я лежу и думаю: как бы мне побыстрей заснуть? Чтобы долго не мучаться. Может быть, думать, что я сплю?

И вот я лежу и думаю, что я сплю. И что мне снится, будто я встаю и иду к двери.

Тут вдруг мама вскакивает со своей кровати и кричит на меня: