Александр Зиновьев - Затея

Приезжала комиссия из центра. Хватались за голову. Плевались. Но решили, что другого выхода нет. Кому-то тут работать надо. Предложили усилить охрану всего района комбината как сверхсекретного объекта. Постепенно всю идеологическую и медицинскую мерзость, с помощью которой хотели ускоренным порядком воспитать «нового человека», выкинули. Вернулись к старым, надежным методам.

— И чем кончилась эта комиссия?

— Клеветников наказали, анонимщиков выявили и судили. Сейчас с этими анонимщиками сурово поступают, если клевета. Анонимки пиши, только чтобы они с генеральной линией совпадали, а не против шли.

— Вот так сами же мы и покрываем свою мразь.

— А что сделаешь? Там стройки грандиозные. Начни копать — половину начальства судить надо. А кто работать будет? Вы же туда не поедете? Нет? То-то! Не так-то все это просто. Есть естественный ход жизни, который не исправишь никакими лозунгами. У меня для этого есть свое правило: не пытайся исправлять природу!

— Никакого общественного мнения у нас нет, — говорит один интеллигент другому в коридоре одного солидного учреждения.

— Ерунда, — возражает другой. — Оно есть, только никто не знает, что это такое.

— Грубая ошибка, — настаивает на своем первый. Все знают, что это такое, но не имеют. Могу обосновать, свой тезис. Начнем, естественно, с начальства. Начальство отвергает существование общественного мнения по очень простой причине, о которой само оно и не подозревает. Оно боится того, что если оно существует, то оно против него. Кто и что здесь есть «оно» и «него», роли не играет, ибо если одно против другого, то другое тем более против первого. А раз его нет (на сей раз определенно речь идет об общественном мнении, ибо не бывает так, чтобы не было начальства), то с ним можно и не считаться. Начальство, поголовно сдавшее на пятерку марксистско-ленинскую философию в Университете Миллионов (в Вечернем Университете Марксизма-Ленинизма, который, по слухам, окончили даже Моше Даян, Голда Меир, Киссинджер, престарелый маршал Броз Тито вместе с Илонкой, Вилли Брандт и сенатор Джексон), твердо знает одно: общественное мнение есть (далее идет цитата из классиков) объективная реальность, пересаженная в руководящую задницу и преобразованная там до такой степени, что… (Тут цитата кончается, и далее идут нецензурные выражения.) Народные массы знают другое «одно»; но это «одно» совсем не то «одно», что знает начальство, ибо народные массы по определению суть те, кто Университет Миллионов не посещал. Массы знают другое «одно», а именно — какое все это сплошное г…о! А глас народа — Божий глас. А Бога все равно нет, хотя потребность в нем ощущается (а в чем, скажите, мы не ощущаем потребности?!). Так что с народом никаких теоретических затруднений нет. Что касается практических затруднений, то они вовсе не затруднения, а трудности. Последние же (опять-таки по определению!) у нас всегда временные. Остаются передовые борцы за. За что именно, вы сами знаете. Так что лучше промолчим, чтобы не вызывать справедливый гнев начальства. Тем более, что это было бы явным вмешательством в наши собственные внутренние дела. Тем более эти самые штучки, за которые передовые борцы борются (боролись, скажем точнее), у нас есть в изобилии и гарантированы новой конституцией. Мы не просто их имеем, мы обязаны их иметь и отвертеться от них не можем ни в коем случае, хотя они нам совсем пи к чему. Во всяком случае, если бы даже их у нас не было, они были бы у нас все равно лучше, чем на Западе. Так вот, передовые борцы за считают… Прошу прощения, считали. Теперь они уже не считают, ибо считают, сколько лет им остается досиживать. Так они считали, что общественное мнение — это лишь они сами, а поскольку их уже нет (заметили, насколько спокойнее стало без них?!), то и общественного мнения нет.

— Но не надо смешивать факт и мнение о его существовании или несуществовании.

— В данном случае факт есть мнение, а мнение о мнении и есть мнение. Если есть мнение, что нет мнения, то мнения нет. А если есть мнение, что мнение есть, то оно есть.

— А если нет мнения о том, что есть мнение?

— То его, разумеется, нет.

— Есть еще четвертая возможность. Согласно твоей логике, отсутствие мнения…

— Означает все равно отсутствие мнения.

— Я склоняюсь к тому, — говорит третий интеллигент (он как раз выскочил из зала с партийного собрания под тем предлогом, что ему надо помочиться), — что у нас общественное мнение в самом деле существует. Его лишь невозможно выяснить, ибо оно по самой природе таково, что применение к нему любых средств исследования немедленно уничтожает его. Вот в чем дело! Тут ситуация потруднее, чем в физике. Там если направить луч света познания на частицу, так она от удивления и неожиданности лишь переменит место в пространстве или повернется к вам задом. А как же иначе? Вот вы, допустим, в два часа ночи пристроились выпить из горла на троих в темной подворотне, и на вас вдруг падает луч света от милицейского фонарика. Что вы сделаете в первую очередь, автоматически, инстинктивно, рефлекторно? Верно! Так чего же вы хотите от частицы?! Но дело-то в том, что частица (да и вы с вашими собутыльниками) не перестает от этого существовать! Спросите любого, даже самого глупого профессора философии… А глупее профессора философии может быть только доцент философии, ибо если уж доцент философии не может стать профессором этой самой философии, то по глупости он превосходит даже профессора философии, каковым он стремится стать… И вам он ответит с четкостью и ясностью классиков марксизма: э-э-э-э… видите ли, вопрос… э-э-э-э… как бы точнее… э-э-э-э… Ладно, черт с ним. Пусть себе мямлит. Мы-то с вами точно знаем, что если не частица, то вы с собутыльниками (смоетесь ли вы немедленно за углом или покорно последуете в участок) остаетесь существовать (как — другой вопрос, не мешайте докончить мысль!) объективно. А общественное мнение немедленно исчезает, стоит его коснуться светочем разума хотя бы самым нежнейшим образом. Вот, например, идет по улице человек. Одет вроде прилично, ибо одет по древнегреческому принципу: все мое ношу на себе. Лицо вроде интеллигентное, ибо сейчас у него как раз обострение язвы, а в столовых кормят таким… И в глазах человека невыносимая тоска, ибо ему только сейчас отказали в улучшении жилья, поскольку у него на душу населения приходится три целых и четыре десятые (!) квадратных метра. А вы, допустим, иностранный журналист, приехавший к нам с благим намерением описать объективно, что думают о своей жизни трудящиеся нашей Страны. Вам, конечно, невдомек, что сотрудники ОГБ волокут спереди вас, сзади, с одного боку и с другого боку по десятку специально подготовленных «случайных» прохожих. Но вот почему-то они зазевались, и вы успели сунуть микрофон под нос того самого ошалевшего человека, у которого тоска в глазах. И с места в карьер один вопрос за другим. Как? Что? Почему? Зачем? И что, вы думаете, произойдет с этим человеком? Верно, об этом-то мы и говорим. Язву как рукой снимет. Глаза засветятся верой в наше передовое учение и любовью к Партии и Правительству и лично к товарищу… Вы меня поняли?