Александр Зиновьев - Два интервью с Александром Зиновьевым

Имя ученого и писателя Александра Зиновьева стало широко известно российскому читателю в последние годы по его книгам «Зияющие высоты», «Коммунизм как реальность», «Кризис коммунизма», «Запад. Феномен западнизма» и особенно по его многочисленным интервью и статьям, публиковавшимся в газетах «Завтра», «Советская Россия», «Правда». Но еще больше писатель известен на Западе, где он жил и творил, начиная с 1 978 года, и только изредка наведывался в Россию. Не так давно он вновь побывал в Москве — на международном форуме культуры. В Государственной думе состоялась его встреча с заместителем председателя нижней палаты Сергеем Бабуриным. Незадолго до отъезда в Мюнхен, где все эти годы живет наш соотечественник, А. А. Зиновьев выкроил время, чтобы ответить на мои вопросы.

— Александр Александрович, 21 год назад вы уехали, вернее, вас «уехали» за рубеж. Как и почему это случилось?

— Моя судьба решалась на высшем уровне. Суслов, который тогда был шефом идеологии, настаивал на том, чтобы мне дали высшую меру наказания, а Андропов, которому, кстати сказать, моя книга «Зияющие высоты» тогда очень понравилась, склонен был разрешить мне выехать на Запад и работать там в качестве преподавателя. Куда, кстати, меня приглашали. Брежнев из «двух зол» выбрал среднее — разрешить выезд на Запад, но лишить гражданства.

Перед отъездом меня предупредили, что через 12 лет я могу вернуться. Высылка на Запад приравнивалась к тюремному заключению еще с ленинских времен. Что интересно, тогда все рвались на Запад, считалось, что Запад — это рай земной, а для меня Запад действительно был настоящим наказанием.

— Но за что вас так сурово наказали?

— Интересно то, что я ведь никаким диссидентом не был. Не был антисоветчиком. Когда мы оказались на Западе, на первой же пресс-конференции меня приветствовали таким образом: «Вот, наконец, вы, жертва советского режима, в мире свободы, выбрались из мира рабства». А я в ответ сказал: «Во-первых, я в Советском Союзе был свободен. И я не считаю Запад царством свободы. И потом, режим от меня пострадал больше, чем я от этого режима». На другой день в газетах появились заголовки, набранные крупным шрифтом: «Господин Зиновьев, какой у вас чин в КГБ?», «Зиновьев без маски». Появилась легенда, что настоящего Зиновьева посадили в ГУЛАГ, а туда забросили полковника КГБ. Но я возмутился: «В 56 лет — и я всего лишь полковник?» Но как бы то ни было на Западе я жил с чувством вины, что мои работы использовались против моей страны. Правда, скоро я и сам оказался там в полной изоляции. Во-первых, меня категорически отвергли все эмигранты и диссиденты, в особенности Солженицын и Сахаров. Первая оценка моих работ была сделана Сахаровым. И представьте, меня в секретных советских письмах так не поливали грязью, как он поливал. Объяснялось это все очень просто: там я имел то, на что никогда не рассчитывал, — беспрецедентный успех. Как писали в газетах, «Зиновьев, как метеор, вырвался на высоты мировой литературы». А каждый из них, считая себя Богом, не терпел никакой конкуренции.

И потом я был абсолютно независим. Солженицын имел политический успех, хотя его книги почти не распродавались, валялись там на складах, но он получал огромные деньги. А я никаких подачек не имел, я зарабатывал все своим горбом. И был, наверное, единственным из уехавших туда писателей и одним из немногих западных даже писателей, кто жил исключительно литературным трудом. Я писал по 23 и больше книг в год, давал до 50 лекций во всех престижных университетах, имел приглашения со всего света и не гнушался никакой работы.

— Какие лекции вы читали?

— Часть из них была по моей профессии — по математической логике. Я разработал собственную социологическую теорию — математическую социологию. В литературе я имел успех как писатель, и меня приглашали читать лекции как писателя. На мои лекции всегда приходило очень много народу, потому что я имел репутацию человека, враждебного и Западу. Иногда такие встречи длились по 6 часов, а один раз — даже до утра.

— Вы страдали от отсутствия общения? Ведь мы, в нашей стране, по-другому устроены, большинство из нас все-таки не индивидуалисты, мы тянемся к коллективу…

— Конечно, страдал. Я писателем стал поздно — моя первая книжка была написана, когда мне было 54 года. В это время люди заканчивают литературную деятельность, уже собрание сочинений издают. А я до этого принадлежал к особой группе людей — к разговорщикам. В Советском Союзе существовало уникальное явление — интеллигентский фольклор. Были специалисты по разговорам. И у меня был свой «ассортимент» анекдотов. Причем я их сочинял, и в свое время было доказано, что эти анекдоты мною сочинялись.

— Любопытно: какие?

— Вот например. Одно время я был лектором городского комитета партии — правда, после курьезного случая меня убрали оттуда. А дело было так. В Артиллерийской академии висел лозунг: «Наша цель — коммунизм». Когда меня везли туда, я сказал сопровождающему меня майору: «А какое ваше учебное заведение — артиллерийское?» Он говорит: «Да». Я ему: «Посмотрите, какой у вас лозунг!». К моменту, когда лекция была закончена, этот лозунг уже сняли. И через некоторое время появился этот анекдот.

Так что, помимо основной профессии, я был специалистом по интеллигентскому фольклору. Моим амплуа были антимарксистские анекдоты-шуточки, такого же рода советские и целая серия коротких рассказов. Поэтому, когда я стал писать «Зияющие высоты», я просто включил туда все, что у меня хранилось в голове. Ничего этого я не записывал. Это была первая книга. В литературе я не был известен, писателем не считался, членом Союза писателей не был, диссидентом тоже не был. И поэтому, когда вышла первая книга — и вдруг такой успех, они все буквально просто заледенели, в том числе и русская эмигрантская среда. Так называемая «русская» — фактически этнических русских там было раз-два и обчелся. Из тех, кого я там знал, русским только Владимир Максимов был и еще я.

Вот так прошла вся эмиграция. Я, по существу, прожил в дремучем одиночестве все эти годы.

— И вот теперь вы возвращаетесь. Это ваше решение?

— Конечно, это было наше решение.

— А почему вы решили вернуться и почему именно сейчас?

— Я давно хотел вернуться. В 1 990 году кончился срок моего наказания, как раз 1 2 лет прошло, и горбачевским указом мне вернули гражданство. Изображают это дело как милосердный жест Горбачева, но это не так. Я по закону должен был вернуться, но обстоятельства стали складываться так, что мое возвращение сильно затянулось. Я не принял горбачевизм. Что это такое — мне было ясно с самого начала. Я опубликовал такие книги, как «Катастройка», «Горбачевизм» и другие с критикой уже этого режима.