Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

— Чем могу быть полезным, дорогая?

— Сейчас. Можно форточку открыть? Душно у вас… Скажите мне, Афанасий Константинович, какого вы мнения о Кокине? Как он, по-вашему, — мошенник или нет?

— Такая постановка вопроса, Марья Антоновна, я бы сказал, более эмоциональна, нежели обоснованна. Осмелюсь поинтересоваться, что побудило вас так остро ставить вопрос?

— Дети! Понимаете, дети! Детям послали такую колбасу… Вы только посмотрите. Это же не колбаса, а статья уголовного кодекса!

Лыков осторожно рассмотрел кусок колбасы.

— Колбаса, конечно, довольно странная. Я бы сказал, не совсем кондиционная. Чего-то тут недоложили, а чего-то переложили.

— За такую продукцию надо к уголовной ответственности привлекать.

— Я вас, дорогая, в ваших чисто административных устремлениях полностью поддержать не могу. Надо доказать, чего недоложили, чего переложили, кто недоложил, кто переложил. И надо воспитывать у конкретных людей чувство ответственности… Людей вообще надо воспитывать. Вот я составляю план мероприятий, давайте так и запишем — о воспитании чувства ответственности в колбасном цехе.

— Вы, Афанасий Константинович, план составляйте, а я пойду подумаю, что делать, чтобы детей гадостью не кормили.

— Ну и порох вы, Марья Антоновна. Разве я отказываюсь вас выслушать? Но почему вы решили, что эта колбаса в недрах нашей мастерской изготовлена? Клейма на ней нет? А она, может, с мясокомбината? Вот я и говорю — вопрос надо изучить, обосновать…

— Это легко по накладной установить. И кроме этого у меня доказательство есть.

Лыков повертел в руках заводную головку.

— Сколько таких предметов обнаружено?

— Как это — сколько? Один.

— Всего один. Следовательно, это случайность, а не закономерность. И нельзя из этого случая, а возможно, неосторожного поступка делать далеко идущие выводы. Это было бы несправедливо, более того — опрометчиво.

— Вы же колбасу видели?

— Видел.

— Убедились?

— Надо изучить…

Марья Антоновна с удивлением посмотрела на Лыкова, торопливо поднялась и ушла, хлопнув дверью. Афанасий Константинович ласково посмотрел ей вслед, покачав головой: «Ах кипяток, кипяток!» И принялся за составление плана. На клетчатую бумагу ложились ровные, каллиграфические строчки: «Дополнительные мероприятия. Первое. Провести в колбасной мастерской беседу о воспитании у работающих чувства ответственности за порученное им дело. Второе…»

Афанасий Константинович задумался: что записать вторым пунктом? Оставить один пункт— отступить от канона. А ничего больше не выдумывалось. Второго не было.

Выйдя от Лыкова, раздосадованная Марья Антоновна столкнулась в коридоре с инженером Анной Тимофеевной Соловьевой, временно, после отъезда Бушуева, исполняющей обязанности председателя горпромсовета.

Королькова, на правах старшей приятельницы, с ходу накинулась на Анну Тимофеевну:

— Где ты, матушка, была? Почему я должна на эту медузу время тратить?

Соловьева обняла Королькову за плечи и ласково ответила:

— Была я, Марья Антоновна, в банке, а у какой-такой медузы вы время потеряли — я не поняла. Пойдемте ко мне, потеряем еще немного.

— Медуза — это Лыков.

— Медузу я не принимаю, — отпарировала Анна Тимофеевна. — Он уважаемый человек и давно в партии, немногим меньше, чем вы.

— Неважно, когда он вступил, важно, до каких пор коммунистом остался… А ну, покажись. До чего же ты сегодня интересная, Аннушка. Прелестная кофточка… Где взяла? Смотри, уж очень ты без мужа форсишь!

О своем наряде Анна Тимофеевна промолчала. Сказать ей было нечего. Она принадлежала к тем женщинам, которые в простеньком ситцевом платьице или даже в комбинезоне выглядят нарядными. На ней был голубой костюмчик, белая кофточка с кружевным воротничком. Очевидно, этот воротничок и производил праздничное впечатление. А может быть, все шло от ясных серо-зеленых глаз и доброжелательной, сердечной улыбки.

Читатель вправе сказать: «Сразу видно, Соловьева тип положительный. Эк ее автор расписывает: ясные глаза, доброжелательная, сердечная улыбка». Совершенно верно: Анна Тимофеевна в основном человек хороший. А о ее ясных глазах и сердечной улыбке автор рассказывает исключительно в силу жестокой необходимости, потому что ясные глаза и сердечная улыбка Соловьевой вскоре обсуждались в вышестоящих организациях и вызвали много споров.

— О чем вы, Марья Антоновна, хотели поговорить?

— Полюбуйся! И этой гадостью Кокин детей кормить собирался. Детей!

— Да, действительно дрянь. Это наша? Точно?

— Наша, наша.

— Хорошо, Марья Антоновна, я разберусь. Спасибо, что пришли. Я сейчас Христофорова приглашу. Это больше по его части.

— Я бы на твоем месте другому поручила все выяснить. Возьми вот еще в придачу…

— Что это?

— Заводная головка. Золотая. Муж Тоси в колбасе нашел. Зуба из-за нее лишился. Узнать бы, чья это головка.

— Я знаю. Кокин вчера весь день искал.

— Кто у тебя посудой занимается?

— Каблуков, Яков Михайлович.

— Персона брата? Тогда понятно. Не знаешь, у себя он?

— Наверное. Где же ему быть.

— Да они на месте не сидят — как ни позвонишь, то на совещании, то в горисполкоме, а больше всего дома обедают. Я к нему. Понадоблюсь — позвони.

— Обязательно!

Королькова ушла. Пока Анна Тимофеевна одна, давайте познакомимся с ней поближе. Вот она подошла к окну, раскрыла его, протянула руку и сорвала с липы, что растет под самым окном, листок. Несмотря на жаркий день, листок прохладный, от него приятно пахнет июлем, от одного прикосновения к нему на душе становится как-то милее, и, честное слово, начинаешь мечтать о чем-то хорошем.

Анна Тимофеевна улыбнулась, приложила листок к губам, и раздалось знакомое с детства «чок».

Сначала автор хотел последовать установившейся в последнее время литературной традиции и сделать Анну Тимофеевну хорошей производственницей, но несчастной в личной, семейной жизни. В редком романе, повести, рассказе, пьесе, ке говоря уже о кинофильмах, героини то и дело не терпят семейные неприятности — им изменяют, от них уходят мужья (правда, некоторый процент неверных возвращается в родной дом), а покинутые женщины гордо идут своей дорогой (правда, некоторые, наиболее слабые, гибнут, уходят из жизни самыми различными способами, и всегда в тот момент, когда автор просто не знает, что ему делать с героиней).

Было очень соблазнительно ввести в повествование всяческие интимные подробности, ссору и последующее примирение двух супругов. Можно было бы показать даже бракоразводный процесс — соблазнов была уйма.

Но встал законный вопрос — зачем все это? Так ли уж это типично? И автор начал подворный обход близлежащих строений, стал наводить справки в домоуправлениях о количестве разводов. Получилась интересная статистика. Из 1965 обследованных семей 1963 оказались прочными, нормальными. Две семьи действительно дали трещину, дело дошло до «гр. Ш. Н. С., проживающий 2-я Аэропортовская, 7-15, кв. 145, возбуждает дело о разводе с гражданкой Ш., проживающей там же».