Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

— В понедельник.

— Я сейчас к нему пойду. Он на собрании у художников… Перевыборы у них.

Вася осторожно потрогал черную кошку.

— А если мне эту дурную примету художникам продемонстрировать: «Посмотрите, товарищи хорошие». И эту рептилию?.. Может, подействует?

— Попробуйте.

Вошел Стряпков.

— Звали, драгоценная?

— Меня Анной Тимофеевной зовут, Кузьма Егорович.

— Известно, но тем не менее. Что прикажете?

— Кто? — Соловьева кивнула на игрушки. — Стеблин?

— Так точно.

— Сколько раз я вас просила ничего ему не заказывать?

— Он по собственной инициативе. А чем плох песик? Мордашка милая, наивная.

— А подсвечник?

— По-моему, неплохо. Березки — пробуждает чувство патриотизма. Родная природа.

— А что это еще за змея? Медянка, очковая?

— Беспородная. Змея вообще, как олицетворение мудрости.

Анна Тимофеевна решительно заявила:

— Какой породы ваша змея, сейчас выяснять не будем. Как вы, Вася, их назвали?

— Рептилии.

— Вот именно. Так вот, товарищ Стряпков, рептилий в производство пускать не будем. Сейчас, одну минуточку. Значит, договорились, Вася, насчет Володи Сомова.

— Я к нему. До свидания, Анна Тимофеевна.

Стряпков, увидев, что Вася прихватил с собою изделия Леона Стеблина, запротестовал:

— Зачем вы, Анна Тимофеевна, разрешаете образцы выносить? Они же на мне числятся. И вообще, зачем их раньше времени на улицу выпускать?

Но Васи уже не было. Он со смехом захлопнул дверь.

Анна Тимофеевна достала из стола папку, начала перелистывать.

— Ваше предложение, товарищ Стряпков, об открытии новой торговой точки я поддержать не могу. К чему этот параллелизм с торговыми организациями? Сдадим продукцию базе торга. И без хлопот.

— Вы же не понимаете, драгоценная Анна Тимофеевна, база потребует от нас сортовой продукции.

— Ну и правильно.

— А куда мы будем низкие сорта девать? Кадры в артели еще молодые, неопытные. Сошьют, скажем, мальчиковую рубашку, и извиняюсь, воротничок или приполочек перекосят. База такую красоту не примет, вернет. Куда прикажете ее девать?

— Перешить.

— Тогда знаете, во сколько нам эта рубашечка влетит? В трубу вся артель вылетит…

— Не уговаривайте… Я все равно не соглашусь. И, кстати, почему вы этим так интересуетесь? У вас же гончарный сектор?

— Во-первых, Анна Тимофеевна, дело руководителя не гасить инициативу, исходящую от подчиненных, во-вторых, товарищ Бушуев, ваш предшественник, мне многое поручал помимо гончарного производства, наконец, если вы не желаете от меня получать максимум моей энергии, так и скажите: «Не лезь, Кузьма Егорович, не в свои дела. А сиди и жди…» Что мне от этой точки? Выгода? Не пойдет дело — с меня же спрос.

— Ну вот, сразу и обиделись. А на новую точку я не согласна. Давайте на эту тему больше не говорить.

— Давайте… Скажите лучше, когда вас мучить перестанут?

— Кто?

— Городские организации. Почему они вас сразу не утвердили? К чему это вам во «вридах» ходить? С вашим-то опытом! Да что они, в самом деле?

— Я прошу вас, товарищ Стряпков, со мной об этом не говорить. Ни к чему.

— Да я так, к слову.

Стряпков подумал: «Кремень баба! С Бушуевым легче получалось… Ничего, я сейчас к Завивалову двину, уговорю его. Докажу необходимость». А вслух сказал:

— Хочу товарищу Завивалову новую продукцию показать. Вы, драгоценнейшая Анна Тимофеевна, не возражаете?

— Сегодня же суббота. Короткий день. Впрочем, как хотите.

Стряпков еще раз подумал: «Кремень! А если в открытую пойти? Прямо предложить — вот вам пять тысяч, вроде задатка, а остальное будет зависеть от вас. Нет, боюсь. Можно по морде схлопотать и вообще сгореть, как солома на ветру… Подожду».

— Суббота — не помеха, Анна Тимофеевна. Помеха, когда трудности…

И снова дерзкие мысли пришли в голову Стряпкова: «Сейчас разведаю, чем тебя, матушка, купить можно, на что ты, родимая, клюешь. А, была не была».

— Какие трудности?

— Материальные, Анна Тимофеевна… Посмотреть со стороны — Стряпков живет как сыр в масле! Получает прилично. Семья — сам себе хозяин, один как перст. А ведь не хватает на удовлетворение все возрастающих культурных потребностей. И того хочется, и этого… Зашел в Ювелир-торг, племяннице часики в подарок потребовались. Металлические вроде дарить не принято…

— Что-то у вас племянниц много развелось, товарищ Стряпков. Я и то уже трех знаю.

— Люблю племянниц. Родня! Вот, посмотрите, часики. Великолепные. Наши, советские: Вы ход послушайте! Музыкальный ход.

Анна Тимофеевна поднесла часики к уху, послушала, улыбнулась:

— Хороши. Чисто ходят. Прелестный подарок.

Стряпков с облегчением подумал: «Всё. Клюнула. Я же знал, ни одна баба против такой штучки не устоит».

— Анна Тимофеевна! Бог с ней, племянницей. Она еще молода носить золото. Подождет. Примите от меня. Носите на здоровье. К вашей ручке. А там цепочку, извиняюсь, браслетик.

— Что вы, Кузьма Егорович, как я могу! Спасибо, спасибо! Заберите ваши часики и идите.

— Не возьму… Ваши они, ваши!

— Вы с ума сошли, Стряпков, за кого вы меня принимаете?

Почти бесшумно открылась дверь, и вошел Юрия Андреевич Христофоров. Кашлянул.

— С хорошей погодой, Анна Тимофеевна.

— И вас также, товарищ Христофоров.

Стряпков решил: «Пойду дальше. Посмотрим, как она?»

— Посмотри, Юрий Андреевич, какие часики Анна Тимофеевна по случаю приобрела.

— Хороши…

— Давайте, драгоценная Анна Тимофеевна, я вам помогу тесемочку застегнуть. Вы еще не привыкли.

— Спасибо, Кузьма Егорович. Я их пока в коробочке подержу… Дайте мне вашу коробочку… У вас ко мне какое-нибудь дело, товарищ Христофоров?

— Неприятное дело, Анна Тимофеевна. Королькова Марья Антоновна санитарных врачей в колбасную привела. У нас, понятно, все в порядке, но разве кто от ошибок застрахован?

Соловьева чуть заметно усмехнулась:

— Конечно. Тот не ошибается, кто не работает. А вы, товарищ Стряпков, хотели, кажется, в исполком? Идите, идите. Спасибо за часики….

Как ни хотелось Стряпкову присутствовать при таком увлекательном разговоре, подчинился.

— Вы правы, Анна Тимофеевна, — начал Христофоров, — действительно, кто не работает, тот и не ошибается. Колбасная мастерская у нас великолепная, оборудование отличное, мастера опытные…

— Особенно Кокин, — снова чуть заметно усмехнувшись, обронила Соловьева. — Только вы скажите ему, чтобы он золото в фарш не примешивал. Металл, бесспорно, благородный, но все же для зубов идет только в одном смысле — на ремонт.

— Не понимаю ваших намеков.

— А я без всяких намеков.

Соловьева достала из стола спичечную коробку.

— Помните, Кокин заводную головку искал? Вот она, в колбасе обнаружена.