Курт Воннегут - Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями

Они считали, что их дети в полной безопасности. На самом деле рынок уже обчистила Лайла.

Лайла Бантлайн катила на велосипеде по исполненным тихой прелести улочкам писконтитской Утопии. Каждый дом, мимо которого она проезжала, был воплощением мечты — и притом весьма дорогой. Владельцам этих домов никогда не приходилось работать. Их детям тоже не к чему будет работать, не о чем заботиться — разве что кто-нибудь из них вздумает поднять бунт. Но бунтовать пока никто не собирался.

Красивый дом, в котором жила Лайла, был выстроен в стиле восемнадцатого века и стоял у самого моря. Войдя, Лайла оставила новые книжки в коридоре и прокралась в отцовский кабинет, чтобы проверить, жив ли еще ее отец, как всегда валявшийся на диване. Такую проверку Лайла проводила по меньшей мере раз в день.

— Отец?

Серебряная тарелка с утренней почтой стояла на столике у изголовья. Рядом был нетронутый стакан шотландского виски с содой. Пузырьки в нем уже выдохлись. Стюарту Бантлайну еще не исполнилось сорока. Он считался самым красивым мужчиной в городе, кто-то однажды назвал его смесью Кэрри Гранта [8] Кэрри Грант — популярный современный американский киноактер. и немецкого пастушка. На его впалом животе покоилась книга, стоившая ни мало ни много пятьдесят семь долларов, — железнодорожный атлас времен гражданской войны, подаренный ему женой. Кроме гражданской войны, Стюарт ничем в жизни не интересовался.

— Папа…

Стюарт продолжал дремать. Отец оставил ему четырнадцать миллионов долларов, нажитых преимущественно на табаке. Морская банковская компания в Бостоне и Кредитное управление Новой Англии взбалтывали, перемешивали, удобряли и скрещивали этот капитал, пока он чудодейственным образом не стал родить деньги сам — превратился в этакую гидропонную денежную теплицу. С тех пор как деньги были положены на имя Стюарта, капитал исправно возрастал тысяч на восемьсот в год. Дела шли вроде не плохо. Только это Стюарт о них и знал.

Когда у него пытались вытянуть деловой совет, он обычно не моргнув глазом заявлял, что предпочитает «Поляроид». Его собеседников такая преданность «Поляроиду» воодушевляла. На самом же деле Стюарт понятия не имел, есть ли у него такие акции. Это была не его забота — этим ведали банки и фирма «Мак-Аллистер, Робжент, Рид и Мак-Ги».

— Папа…

— М-м?

— Я хотела посмотреть, как ты… у тебя все в порядке?

— У-м-м… — промычал он. Он не был уверен, что у него все в порядке. Приоткрыл глаза, облизал сухие губы. — Все хорошо, милочка.

— Тогда спи.

Он заснул.

Стюарту ничто не мешало спать без просыпу, поскольку с тех пор, как он в шестнадцать лет осиротел, его делами заправляла та же юридическая фирма, что вела дела секатора Розуотера. За капиталом Стюарта присматривал старик Мак-Аллистер. Свое последнее письмо Стюарту Мак-Аллистер снабдил литературным приложением. Оно называлось «Раскол между друзьями в битве идей». Эта брошюра была опубликована издательством «Пайн» при Училище свободы в Колорадо-Спрингс, штат Колорадо. Брошюру Стюарт приспособил под закладку в железнодорожном атласе.

Старик Мак-Аллистер частенько подбрасывал Стюарту материалы о происках социализма, об угрозе для системы свободного предпринимательства, ибо лет двадцать назад юный Стюарт с горящим взором предстал перед ним и заявил, что эта система порочна и что он желает отдать все свои деньги бедным. Мак-Аллистеру удалось тогда образумить безрассудного юношу, но старика все одолевала тревога, как бы у Стюарта не случилось рецидива. Брошюры были мерой профилактической.

Мак-Аллистер беспокоился зря. И трезвый и в подпитии, Стюарт теперь и без профилактических брошюр всей душой был за свободное предпринимательство. «Раскол между друзьями…», сочиненный, верно, каким-нибудь консерватором в назидание его дружкам, незаметно для самих себя угодившим в социалисты, был Стюарту ни к чему. Он в этот трактат даже не заглядывал. И поэтому так и не узнал, что говорилось в «Расколе…» о тех, кто осчастливлен благотворительностью и разной другой социальной помощью. А говорилось там вот что:

«Действительно ли мы помогаем этим людям? Присмотримся к ним хорошенько. Изучим этот тип гражданина, порожденный избытком нашей жалости. Что мы можем сказать им — третьему поколению людей, с давних пор живущих за счет благотворительности? Взглянем внимательно на дело рук наших, на тех, кого мы расплодили и продолжаем плодить миллионами даже в период процветания.

Они не работают и не будут работать. Они понуры, рассеянны, у них нет ни гордости, ни самоуважения. На них невозможно положиться, хоть злобность им и не свойственна — просто они подобны бесцельно бродящему скоту. Способность мыслить, предвидеть события у них давно атрофировалась за ненадобностью. Поговорите с ними, прислушайтесь к ним, поработайте с ними, как работаю с ними я, и вы ужаснетесь, увидев, что от сходства с людьми у них осталась только способность стоять на двух ногах и говорить. И они твердят, как попугаи: «Еще. Дайте еще. Я хочу еще». Вот единственное, чему они научились.

В наши дни они являют собой монументальную карикатуру на homo sapiens — это страшная, неотвратимая действительность, созданная нашей собственной неразумной жалостью. Если мы и впредь будем следовать прежним курсом, эти существа станут живым примером того, во что суждено превратиться большинству из нас».

И так далее.

Бантлайну подобные разглагольствования были нужны, как рыбе зонтик. Ему осточертела неразумная жалость. Ему осточертел секс. И, по правде сказать, гражданской войной он тоже был сыт по горло…

Беседа с Мак-Аллистером, которая двадцать лет тому назад направила Стюарта на стезю консерватизма, протекала следующим образом:

— Значит, вы собираетесь стать святым, молодой человек?

— Я этого не говорил а не это имел в виду. Мое наследство в вашем ведении? Те деньги, которые на меня сами свалились, я их яе зарабатывал?

— Отвечаю на первую часть вашего вопроса: да, ваше наследство находится на нашем попечении. Отвечаю на вторую часть: если вы не заработали еще ни гроша, то заработаете потом. В вашей семье у всех врожденная способность без промаха наживать деньги, да еще какие! Вам предстоит властвовать, мой мальчик, ибо вы рождены властвовать, а это вовсе не так уж сладко.

— Поживем — увидим, мистер Мак-Аллистер. Будущее покажет. Сейчас я говорю о другом. Мир полон страданий, деньги могут помочь облегчить эти страдания, а у меня денег гораздо больше, чем нужно. Я хочу снабдить бедных — и притом сейчас же — хорошей едой, одеждой я жильем.

— И как вы предпочтете называться после этих деяний? Святой Стюарт или святой Бантлайн?