Курт Воннегут - Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями

— А какую политическую платформу вы могли бы сочинить, мистер Траут!

— Благодарю вас.

— У адвокатов мысль работает точно так же. Они изобретают великолепные объяснения для любой несуразицы. Но почему-то у них это никогда не звучит убедительно. У них это звучит как «Увертюра 1812 года», сыгранная на дудке. — Сенатор, сияя, откинулся на спинку скамейки. — Объясните теперь про другие номера, которые Элиот откалывал спьяну там, в Розуотере.

— Суд, — вставил Мак-Аллистер, — несомненно захочет узнать, какие выводы Элиот сделал из своих экспериментов.

— Воздерживаться от спиртного, помнить, кто он такой, и вести себя соответственно, — с готовностью отчеканил сенатор, — и не разыгрывать перед людьми господа бога, а то они обслюнявят тебя с головы до пяток, выжмут все, что смогут, и кинутся нарушать заповеди — ведь так приятно получать потом прощение! — а когда тебя с ними не будет, обольют грязью.

Этого Элиот не мог оставить без внимания.

— Значит, меня обливают грязью?

— О боже, они тебя любят, ненавидят, плачут по тебе, хохочут над тобой и каждый день придумывают про тебя какие-нибудь новые россказни. Мечутся как курицы, когда им отрубят голову, будто ты и вправду был для них господом богом, а в один прекрасный день взял да и смылся.

Элиот почувствовал, как у него сжалось сердце, понял, что никогда больше не сможет вернуться в округ Розуотер.

— Мне кажется, — сказал Траут, — главный вывод состоит в том, что людям всегда нужна всепрощающая любовь, и чем ее больше, тем лучше.

— Да что же здесь нового? — фыркнул сенатор.

— Ново здесь то, что Элиот смог давать такую любовь — и так долго. Бели смог один, то, наверно, смогут и другие. Значит, и наша ненависть к людям, не приносящим пользы, и жестокость, с какой мы к ним относимся ради их же блага, вовсе не обязательно неотъемлемая часть человеческой натуры. На примере Элиота Розуотера миллионы и миллионы людей, может быть, научатся всех любить и всем помогать.

И прежде чем сказать свое последнее слово, Траут внимательно оглядел их всех. Вот что он сказал:

— Ликуйте!

— Фюить-фюять-фюить!

Элиот снова поднял глаза на дерево, соображая, какие же замыслы насчет округа Розуотер были у него, замыслы, которые он умудрился растерять среди веток платана.

— Был бы у него ребенок… — начал сенатор.

— Ну, если бы действительно жаждете внуков, — игриво вставил Мак-Аллистер, — то, по самым последним подсчетам, их у вас пятьдесят семь. Выбирайте любого.

Все, кроме Элиота, залились смехом.

— Что за пятьдесят семь внуков?

— Твое потомство, сынок, — засмеялся сенатор.

— Что такое?

— Плоды твоих похождений.

Элиот почуял, что тут кроется какая-то важная тайна, и рискнул показать, насколько он не в себе.

— Не понимаю.

— Примерно пятьдесят женщин в округе Розуотер утверждают, что ты отец их детей.

— Но это бред!

— Конечно, — ответил сенатор.

Элиот вскочил, весь напрягшись.

— Это невозможно!

— Ты ведешь себя так, будто впервые об этом слышишь. — И сенатор с тревогой взглянул на доктора Брауна.

Элиот прикрыл глаза рукой.

— Прости, но похоже — именно в этом вопросе у меня полный провал памяти.

— Что с тобой, сынок? Тебе нехорошо?

— Нет, нет! — Элиот открыл глаза. — Со мной все в порядке. Просто небольшой пробел. Тут ты можешь мне помочь. С чего все эти женщины решили клепать на меня такое?

— Мы ничего не можем доказать, — сказал Мак-Аллистер, — это Мушари рыскал по всему округу и подкупал людей, чтобы они распускали про вас дурные слухи. А насчет детей началось с Мэри Моди. Через день после отъезда Мушари из города она объявила, что вы отец ее близнецов Фокскрофта и Мелоди. И у женщин это стало какой-то повальной манией.

Килгор Траут понимающе кивнул.

— И вот женщины во всей округе стали утверждать, что вы — отец их детей. По меньшей мере половина из них сама в это поверила. Есть там одна пятнадцатилетняя девица — ее отчим в тюрьме за то, что сделал ей ребенка. Так теперь она уверяет, что отец ребенка — вы.

— Это неправда!

— Конечно, неправда, Элиот, — сказал его отец. — Успокойся ты, ради бога. Мушари не посмеет упомянуть об этом в суде. Эта затея обернулась против него, он сам теперь не может с ней справиться. Настолько очевидный бред, что ни один судья не станет слушать. Мы сделали анализ крови у Фокскрофта и Мелоди. Твоими детьми они быть не могут. Остальных пятьдесят шесть мы и проверять не будем. Ну их к черту!

— Фюить-фюить-фюить!

Элиот снова взглянул на дерево и вдруг вспомнил все, что происходило с ним, пока вокруг было черным-черно, — и драку с шофером автобуса, и смирительную рубашку, и как его лечили электрошоком, и как он пытался покончить с собой, и бесконечную игру в теннис, и бесконечные стратегические совещания по поводу суда.

И вместе с этими прорвавшимися вдруг воспоминаниями всплыло решение, как все уладить быстро, мирно и благородно.

— Слушайте, — сказал он, — можете вы все поклясться, что я нормален?

Все горячо поклялись.

— И я все еще глава Фонда? И по-прежнему вправе распоряжаться деньгами?

Мак-Аллистер заверил его, что, безусловно, вправе.

— Каков сейчас баланс?

— В этом году вы ничего не тратили, если не считать платы за юридические консультации и за ваше содержание здесь. Кроме того, вы послали триста тысяч Гарвардскому университету, а пятьдесят тысяч подарили мистеру Трауту.

— В результате в этом году он потратил больше, чем в прошлом, — уточнил сенатор.

Это была сущая правда. Вся деятельность Элиота в округе Розуотер обошлась дешевле, чем его пребывание в лечебнице.

Мак-Аллистер сообщил Элиоту, что у него на счету примерно три с половиной миллиона долларов, и Элиот попросил ручку и чек. Потом он заполнил чек на имя своего двоюродного брата Фреда Розуотера, вьшисав ему один миллион долларов.

Сенатор и Мак-Аллистер чуть не задохлись от ярости — они объяснили Элиоту, что уже предлагали Фреду отступные, но тот через своего адвоката надменно отказался.

— Они хотят заполучить весь капитал, — сказал сенатор.

— Мне их жаль, — отозвался Элиот, — потому что они получат только этот чек и ни гроша больше.

— Ну, это уж суд рассудит, а как — одному богу известно, как, — предостерег его Мак-Аллистер. — Тут никогда заранее не предугадаешь. Никогда.

— Будь у меня ребенок, — начал Элиот, — и никакого суда не было бы, правда? Я хочу сказать, что ребенок автоматически унаследовал бы Фонд, неважно, здоров я или нет. А Фред слишком далекий родственник, чтоб претендовать на наследство.

— Правильно.

— Все равно, — сказал сенатор, — миллион долларов слишком жирно для этих подонков из Род-Айленда.