Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

Послушать вас — вам все сродни на свете.
Заговорят случайно о Гамбетте —
Окажется Гамбетта ваш confrère [57];
Рошфор — ваш кум, граф Бисмарк — друг завзятый,
Гюго — земляк, и однокашник — Тьер,
И, кажется, сродни немножко Пий IX.

Везде у вас друзья — их сорок сороков —
В Париже, в Лондоне, в Берлине и в Мадриде,
И вертится вопрос у ваших земляков:
Как вам приходится, пожалуйста, скажите,
Знакомец наш всеобщий — Хлестаков?

«Служителем искусства» постоянно
Ты, милый мой, привык себя считать.
Что ты «служитель» — это мне не странно,
Но об искусстве-то зачем упоминать?..

Художник смелый наш, Орфей в карикатуре!
Таланта твоего нельзя не оценить:
Ты камни заставляешь говорить…
О собственном бессилии в скульптуре.

В поэте этом скромность мне знакома,
Но все-таки я очень поражен:
Свои стихи « Снопами » назвал он.
А где снопы, там и солома.

По паре ног у них двоих,
Теперь же видя вкупе их,
Два автора, на удивленье многим,
Являются одним четвероногим.

ПЕРЕД ДОМОМ ВЯЗЕМСКОГО
(НА КАМЕННООСТРОВСКОМ ПРОСПЕКТЕ)
«Какой прелестный дом! Всё, до пустых безделиц,
Изящно в здании. Сказать могу вперед,
Что множество людей живет в нем…» — «В нем живет
Всего один домовладелец».

ПЕРЕД ДОМОМ ВЯЗЕМСКОГО
(НА СЕННОЙ ПЛОЩАДИ)
«Что за развалины! Скажите, мой любезный:
Тут разве крысы могут только жить!»
— «В нем столько жителей, что городок уездный
Не в состояньи всех их поместить».

Недаром он в родной стране
Слывет «талантом»… по преданьям;
Заглавье вяжется вполне
В его романе с содержаньем.
При чтеньи этих «Вешних вод»
И их окончивши, невольно
Читатель скажет в свой черед:
«Воды действительно довольно…»

«Я дом купил!» — «Ах, очень рад!»
— «Постойте радоваться: вскоре
Он за долги мои был взят».
— «О боже мой, какое горе!»
— «Но адвокат вернул назад
Мне этот дом». — «Вот так удача!»
— «Ну, нет большой удачи в том:
Мой адвокат взглянул иначе
И за „защиту“ взял мой дом».

Кислая осень в окошко врывается.
Дома сидеть невозможно никак:
Выйдешь на улицу — злость разыграется:
Сырость и грязь отравят каждый шаг.
Целые сутки льет дождь с неба хмурого,
Некуда деться от сонной тоски,
Будто бы ты все статьи Гайдебурова
Перечитал от доски до доски.

Две силы взвесивши на чашечках весов,
Союзу их никто не удивился.
Что ж! первый дописался до «Бесов»,
До чертиков другой договорился.

За что — никак не разберу я —
Ты лютым нашим стал врагом.
Ты издавал стихи в Карлсруэ,
Мы — их в России издаем.
Мы шевелить старались вместе
Ты — мозг спинной, мы — головной;
Читает нас жених невесте,
Тебя же муж перед женой
Читать, наверно, побоится,
И только, может быть, хмельной
Иным стихом проговорится.
За что ж накладывать на нас
Ты любишь цензорскую лапу?
За то ль, что новый наш Парнас
Не служит более Приапу?
Иль, наконец, твоя вражда
В различьи наших свойств таится?
Так мать-блудница иногда
На дочь невинную косится.

Область рифм — моя стихия,
И легко пишу стихи я;
Без раздумья, без отсрочки
Я бегу к строке от строчки,
Даже к финским скалам бурым
Обращаясь с каламбуром.

Мой булочник стал дурно булки печь,
За что его я поспешил распечь:
«Я гласности предам дурное ваше тесто!»
А он мне отвечал: «Ну что ж, держите речь,
„Про тесто“ не было у нас еще „протеста“».

Два бедняка из лавки угловой
Стащили колбасу, поели и — попались.
Известно, к мировому… Мировой
Спросил их, не входя в особенный анализ:
«Скажите: да иль нет —
На колбасу вы в лавке покушались ?»
— «Поку́шали-с!» — наивный был ответ.

«Какого мненья вы об С.?» — «Да о котором?»
— «О fils’e: ведь на сцене только fils!» [58]
— «Он — я о нем замечу не с укором:
Актера сын, племянник трех актрис,
Но самого его кто ж назовет актером?..»

Так много таланта и чувства
Потрачено, но, скажем прямо:
Атласному платью реклама
Едва ли есть дело искусства.

Мы перемены в нем дождались,
Но пользы нет и нет пока:
Переменили ямщика,
А клячи прежние остались.

«Я внук Карамзина!» —
Изрек в исходе года
Мещерский. — «Вот-те-на!»
Пошел такого рода
Гул посреди народа:
«При чем же тут порода?
И в наши времена —
В семье не без урода».

Мировой судья Трофимов за известные деянья
Скоро будет вместо штрафа иль другого наказанья
Приговаривать виновных всех спектакля на два, на три,
Чтоб виновный до конца их в этом высидел театре.

В России немец каждый,
Чинов страдая жаждой,
За них себя раз пять
Позволит нам распять.
По этой-то причине
Перед тобою, росс,
Он задирает нос
При ордене, при чине:
Для немца ведь чины
Вкуснее ветчины.

Текущей журналистику назвать,
Конечно, можем мы, и это правда сущая:
Она поистине «текущая»,
Но только вспять.

Он всюду тут как тут, живет во весь карьер,
Он новости до их рожденья слышит,
Он за два месяца уж чует, например,
Кто женится и кто на ладан дышит…
À livre ouvert [59]играет он и пишет,
И даже врет à livre ouvert.