Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

И клятва не нужна. Ты служишь сам примером:
Живешь весь век без мо́згу в голове,
А умником слывешь и «ловким кавалером»
Для всех старух на матушке Москве.

Куда же тут идти? Шум, давка, толкотня…
Антон Антоныч! а! ты человек бывалый;
Голубчик, хоть бы ты здесь проводил меня.
Мой нумерок, вот видишь, сорок пятый.
(Отдает ему билет.)
Дай на тебя немножко обопрусь;
Устала я, да ревматизм проклятый.

(берет Хлестову за руку)
Позвольте; усадить на место вас берусь
И проведу назад, как опытный вожатый.

Уж я раскаялась, что забралась сюда,
Народ теперь стал дерзок и нахален…
Нет, не поехала б, — да вот вчера Молчалин
Привез билетик мне — услужлив он всегда —
Да рассказал, что здесь мудрец — ума палата,
Всей молодежи-то, ну, как их там зовут…
Ну, нигилистам-то задумал дать капут,—
Не выдержала я и приплелась с Арбата.
Уж, думаю, пускай устану, расклеюсь,
Но уж послушаю, как распекут мальчишек,
А после вечерком с соседом посмеюсь;
Мне Лонгинов сосед; охотник до картишек,
Заходит иногда сыграть со мной в пикет.

Благодарю, мой свет.
Теперь ступай, спасибо за услугу,
А вечер кончится — опять меня сведи,
Да отыщи, родной, в сенях мою прислугу.

Огм!..

Ох, этот князь, впал просто в возраст детский.
Что б дома посидеть! Нет, тоже прискакал.

(хором)
Антон Антоныч Загорецкий!..

Антон Антоныч, нам должны вы рассказать,
Что будет вечером?

Юркевич — педагог, философ и писатель,
Известный всем…

С Юркевичем, mesdames? Он лучший мой приятель
И в доме у меня считается своим.

Он холост?

Я вам, mesdames, одно скажу в ответ:
Он выше похвалы обыкновенной.
Однажды в Киеве, я помню, сорок дам,
Пленившись им, все с горя утопились.

О философии мы толковать пустились.
Я нахожу, что Бюхнер…
(Смотрит в потолок.)

Просто глуп.
Отлично говорит полковник Скалозуб,
Что всех философов, витийствующих ныне,
Не худо б приучить немножко к дисциплине.
А вот он сам.

(раскланиваясь)
Вы лёгки на помине.

Зато вот на руку всегда я был тяжел.
Случилось мне в полку ударить вестового:
Он лег в постель, там в госпиталь пошел
И навсегда оглох, вот честное вам слово.

(сказав несколько предварительных слов и прочтя перед публикой анонимное письмо)
Мне, господа, теперь осталось
Здесь повторить опять для вас
Всё то, что мною развивалось
На лекции в последний раз.
А вот с письмом, где так грозится
Мой неизвестный аноним,
Защитник Бюхнера…
(с улыбкой)
так с ним
Я знаю, как распорядиться…
(Прячет письмо в карман.)

(хлопая)
Брависсимо! ура! ударил пулей в лоб!
Профессор — молодец, из храброго десятка.

( хлопая)
Я со смеху умру… Ну, услужил по гроб…
Я буду хохотать до нервного припадка.
(Хохочет.)

Преострый человек! я помню, в школе нас
С Аско́ченским вдвоем — прелюбопытно было —
Он со смеху морил…

(обращаясь к соседу)
Спросить позвольте вас,
О чем он толковал? Мне уши заложило,
Вишь, публика-то как кругом заголосила.

(аплодируя)
Отщелкал свистунов.

Ну, им и поделом.
Есть внучек у меня, из новых, из студентов,
Свистун отъявленный — Владимир Монументов;
В родню не верует: на смех поднял мой дом,
Меня совсем не чтит и не подходит к ручке,
Да разные стихи читать приходит внучке.
Нет, пусть он свистунов покрепче разбранит.
Прекрасный человек, дай бог ему здоровья,
Он сердце старое невольно молодит…
Ах, жаль, что не со мной теперь сестра Прасковья.

Затем скажу я наконец,
Что этот Бюхнер пресловутый
Есть только дикий и надутый
Недоучившийся глупец.

Наташа, матушка, теперь пора до дому.
От этой чепухи, от этого содома
Весь вечер у меня трещала голова.

Платоша, не кричи.
(Тихо.)
Ведь я сама едва
Не задремала здесь — хоть совестно признаться…

А кто неволит нас по лекциям таскаться?
Поедем-ка скорей.
(Уходят.)

(Лонгинову)
Согласен с вами я:
Ученье Бюхнера — одна галиматья.
Сергей Сергеич вот таких же точно мнений.

Не очень я люблю ученых рассуждений.
Лишь их послушаешь — и станешь нездоров;
Но вот чему дивлюсь: ученый есть Лавров,
Военный, говорят, — и как досель нет жалоб:
Ведь философия к мундиру не пристала б.
(Уходят.)