Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

«Кто там?» — «К себе вас просит барин…»
— «Зачем бы это — нужно знать?..
Не о движеньи ли науки
Прослушать хочет он урок,
Иль просто от лягавой суки
Родился новенький щенок,
И о событии этом важном
Он известить желал меня…»
Так думал, голову склоня,
Белин пред домом двухэтажным
И чрез парадное крыльцо
Дошел до двери кабинета.
Увидя хмурое лицо
Степного франта и поэта,
Белин улыбки скрыть не мог,
Спросил его: что вам угодно?
Затем домашний педагог
Сел в кресла мягкие свободно.

Минуты три любимец муз
Ходил по комнате сурово,
Но наконец так начал: «Ну-с,
Я вам хочу сказать два слова».
— «Хоть целый спич». — «Нельзя ль острот
Вам не пускать на время в ход…
Я вами, сударь, недоволен».
— «Благодарю за комплимент».
— «Я болен, слышите ли, болен
Чрез вас лишь, господин студент».
— «Больны, так нужен, значит, лекарь:
Болезнь как раз прогонит прочь,
А я не медик, не аптекарь,
И вам едва ль могу помочь».
— «Вы, сударь, держите не строго
Моих детей, — веду я речь…»
— «Что ж, мне прикажете их сечь?
Хожалым стать из педагога?»
— «M-r Белин! Дурной пример
Моим вы детям подаете…»
— «Пример дурной… Гм! Например?»
— «Хоть о крестьянстве, о работе,
О тунеядстве высших сфер,
О пользе всех ассоциаций
Ведете с ними разговор,
А я подобных демонстраций
Не признаю уж с давних пор.
Потом… хоть это вздор… однако
Вас нужно мне предостеречь:
У вас приличного нет фрака
И — волоса до самых плеч.
Что мне — священно, вам — потеха,
И много, много есть причин…»
Но здесь, скрывать не в силах смеха,
Расхохотался вдруг Белин.
Тут барин, мрачен, словно ворон,
Трясясь от злобы, вышел в зал,
Шататься стал, и на ковер он
В изнеможении упал.

Прибавлю вместо эпилога,
Нисколько в правде не греша:
Прогнал помещик педагога,
Не заплативши ни гроша,
А сам задумал он для света
Писать поэму «Людоед»,
И, говорят, поэма эта
Должна на днях явиться в свет.

Печальный демон, дух изгнанья,
К земле направил свой полет,
Печальный демон, но не тот,
Что у Ефремова в изданьи
Прошел без пропусков в народ.
То был не лермонтовский демон,
Не Мефистофель из гусар,
И в мире занят был не тем он,
Чтоб в нем отыскивать Тамар.
В дела людей он не мешался,
Но, как турист из англичан,
По свету белому скитался
От теплых до полярных стран,
Без антипатий и симпатий,
К тому, что в мире он встречал;
Не знал любви, не знал проклятий,
Для адских каверз адских братий
Досугов он не посвящал,
И всё, что на земле он видел,
Он не любил, не ненавидел,
А хладнокровно изучал…
Наверно б он не изумился,
Когда бы солнца шар разбился,
Все звезды рухнули с небес,
Плутон на небе очутился
И провалился в ад Зевес.
На свет взирая без ехидства,
Он в нем не думал сеять зла,
И цель пути его была —
Одно простое любопытство.

Таких героев меж людей
Всегда встречается немало.
Без чувств, без собственных идей,
Без цели и без идеала,
Они на жизнь свою глядят,
Как смотрим мы на представленье;
В партере вечер весь сидят
И ждут развязки, заключенья.
Но спущен занавес — финал,—
Стесняться больше не под силу,
И едет сонный театрал,
Зевнув в последний раз, — в могилу…

Бес мчится. Никаких помех
Не видит он в ночном эфире:
На голубом его мундире
Сверкают звезды рангов всех,
И бездна в трепетном их свете
Тайн неразгаданных полна,
А на незримом минарете
Серпом прорезалась луна.
Меж тем внизу туман клубится,
Туманом дальний остров скрыт,
Им, словно саваном, обвит;
Но демон ниже опустился,
И наконец пред ним открылся,
Когда рассеялся туман,
Огромный остров англичан.

Пред ним страна свободы, братства
И тиранической пяты,
Великолепного богатства,
Невыносимой нищеты,
Парламентизма, эгоизма,
Край олигархов, торгашей,
Приличий, полных деспотизма,
Край боксов, скачек и дендизма
И кровью политых грошей,
Угрюмых сквайров, деревянных,
Надутых леди, чинных мисс…
Косился бес на этих странных,
Несимпатичных, негуманных
Людей. Куда ни оглянись —
На всех гражданах без различий
Печать особая лежит:
Недвижность их, язык их птичий,
Надменный, чопорный их вид,
Их тип двуногого бульдога
И страсть их к золоту, вполне
Им заменяющему бога,—
Всё чуждо бесу в этой строго
Цивилизованной стране,
Где всем известный на чужбине
Был Милль рожден и погребен,
Где в то же время есть закон,
Не уничтоженный доныне
И всем мужьям дающий власть
Жен продавать на главном рынке;
Бес рисковал в сплин мрачный впасть
В стране, где бритты любят всласть,
Красноречиво, без запинки,
В живой парламентской борьбе,
С трибун и в прессе их свободной
Излиться речью благородной
О том, что бедность — бич народный,
И — забывают о судьбе
Своей Ирландии голодной!..

Вот Лондон. Гул над ним стоит,
Ряд пышных улиц блещет ярко,
И бес, взглянув на Риджент-стрит,
Взглянув на общий вид Гайд-парка,
Остановил свой грустный взор
На тех кварталах отдаленных,
Зловонной гнилью зараженных,
Где по ночам из грязных нор,
Вертепов полуразоренных
Толпа голодных, истомленных
Продажных женщин и бродяг
На мостовую выползает
В своих лохмотьях и не знает,
Окончить ночь ей где и как;
Где не однажды с преступленьем
Дружились голь и нищета
И, обессилена бореньем,
В разврате грязла чистота,
И гибли в Темзе не однажды
Все эти парии нужды,
Продукт и голода и жажды,
Цивилизации плоды.

Но Лондон назади остался…
Вот мирный Числьгёрст уголок,
Куда шум лондонский не мог
Достичь и в зелени терялся.
Вот дом и парк. Его аллей
Пустынный вид тоску наводит…
Но чей же это мавзолей?
Чья это тень к нему подходит?
Поникла долу голова,
Грудь поднимается от стона…
То саркофаг Наполеона,
То одинокая вдова.
Припомнив поздних лет обиды,
Она стоит с немой мольбой,
И словно хохот Немезиды
Вдовица слышит за собой.

Но бес уже на континенте.
Подобно серебристой ленте
Струится Сена в берегах.
Вот и Париж, в своих бедах,
В своих несчастиях великий.
Но отдохнул ли он от бед?
В нем Бонапарта уже нет,
Но он сменен продажной кликой
Из бонапартовских солдат,
Удобных только для парадов
И для военных ретирад,—
Из сотни проходимцев разных
И промотавшихся вралей,
Из личных видов, темных, грязных,
Готовых мир родных полей,
Удобной пользуясь минутой,
Смутить раздорами и лютой
Междоусобною враждой.