Надежда Первухина - Принцесса с дурной репутацией

Отягченная раздумьями, я задремала, а когда проснулась, окно было темным – наступила ночь. Темнота заполнила весь карцер, и с нею пришли страхи, в которых я стыжусь себе признаваться. Я боюсь крыс. Боюсь призраков, подозрительных шорохов, стуков и вообще всего, что невозможно объяснить простыми законами познания. Когда девчонки в дортуаре перед сном рассказывали истории о разгуливающих по пансиону призраках усопших монахинь, об упырях, которые могут прилететь, когда ты спишь, и высосать кровь, об оборотнях, каждое полнолуние завывающих в ближнем лесу, я лишь презрительно усмехалась, но на самом деле в те моменты по моему телу бодро пробегали мурашки. Как истинный агностик, я верю только в то, что можно увидеть, осязать, услышать при дневном свете. Однако едва наступает ночь, я превращаюсь в глупую беспомощную девочку, которая боится каждого шороха и стука.

Сейчас мне предстояла именно такая ночь. И речи быть не могло о том, чтобы встать с лежанки и немного подвигаться, разминая затекшие члены. Я сжалась в комочек, объятая собственными страхами, и дрожала, из последних сил стараясь не разреветься в голос. Может быть, закричать, позвать кого-то из сестер? Пусть они выпустят меня из этого жуткого места!

Однако где-то глубоко во мне жила та Люция Веронезе, которая собиралась стать капитаном каперской баркентины и бесстрашно смотреть в лицо всем ураганам и шквалам. И сейчас я призвала эту Люцию на помощь. Что мне делать, спросила я ее, как победить свои страхи? Ты можешь продолжить урок музыки, насмешливо посоветовала она. А и правда! С песней все-таки будет веселее, и мой ор заглушит ужас, поднимающийся в душе! И я запела.

Репертуар у меня был небогатый – в основном те самые песни, которые мы разучивали на уроках мэтра Маджорити. Для начала я полностью спела кантату «Славься, Старая Литания!», а в ней двенадцать куплетов, между прочим. Но зато ее бодрый, жизнерадостный мотив немного оживил меня. Потом пришел черед Гимну урожая, который мы всегда исполняем в месяц жатвы для крестьян местного прихода. Он тоже живенький. А когда я запела романс о бескрайних лугах, укрытых седым туманом осеннего утра и об одиноком охотнике, спешащем на ретивом коне к своей возлюбленной, я услышала шорох .

Я немедленно заткнулась и вжалась в стену. Ну вот. Сомненья нет, по мою душу пришла крыса. И, возможно, не одна. Возможно, в компании усопшей монахини, упыря и прожорливого волколака.

– А-а, ай-я-я-я! – заголосила я. – Нивы печальные, снегом побитые! Нехотя вспомнишь и время былое, вспомнишь и лица, давно позабытые!

Да тут всех демонов ада вспомнишь поименно, от такого-то страху! Ну, кто-нибудь, помогите же мне! Трудно вам, что ли!

Шорох усилился. Мало того, я поняла, что это не просто шорох. Это крошечные лапки цепляются за ткань тюфяка, это шуршит длинный хвост, задевая торчащие соломинки, это крыса !

Объятая ужасом, я просто онемела. И в наступившей тишине услышала:

– Какое счастье, что ты наконец умолкла, девочка! Твоим голосом надо дрова пилить, а не песни петь.

Кстати сказать, голос, который произнес эти слова, тоже был не ахти. Но, сами понимаете, услышав его, я чуть не напрудила лужу, как маленькая. Теперь мне хотелось сжаться до размеров точки, вообще исчезнуть, испариться, чтобы избежать ужасов происходящего.

– Конечно, можно понять, с чего ты взялась голосить, как плакальщица на похоронах, – продолжал голос. – Ты ребенок, и тебя оставили в этой ужасной темноте. Мы это исправим. Не пугайся. Сейчас станет светлей, и кроме того, ты увидишь меня.

Послышалось легкое шипение, а потом в кромешной тьме возникла искорка. Она разгоралась, и скоро я поняла, что это маленький, с мой мизинец, стеклянный фонарик, в котором бодро горел алый язычок пламени.

Фонарик держала в лапе крыса. Да, самая обыкновенная крыса, если не считать того, что размером она была с мою руку, глаза ее светились ярко-зеленым огоньком, а на голове у нее был какой-то колпачок. Это не убавило моего ужаса, но все-таки он стал хоть несколько соизмеряем, ведь когда ты видишь свой страх лицом к лицу, он уже не так страшен, верно?

– Верно, – подтвердила крыса. – И тебе нечего меня бояться. Я вовсе не собираюсь причинять тебе зло, кусать или там… ну что еще, по-вашему, делают крысы. Как тебя зовут, девочка?

– А-а, – только и выдавила я.

– Вряд ли твое имя звучит таким образом. Ты слишком напугана. К тому же голодна. Придется немножко тебе помочь.

Крыса подняла фонарик повыше, описала им круг (следы огня остались в воздухе мерцающими искорками) и чем-то щелкнула. Я резко выдохнула, вдохнула и поняла, что мой страх куда-то пропал. На его место пришли столь присущее мне любопытство и желание немедленно во всем разобраться.

– Так-то лучше, – удовлетворенно сказала крыса. – Теперь ты вполне адекватна. Итак, повторю вопрос: как тебя зовут?

– Люция Веронезе, – ответила я.

– Ты можешь к своим словам прибавлять «мессер» – это будет вежливо по отношению ко мне, твоему собеседнику.

– Хорошо… мессер.

– Я сейчас сделаю свет поярче, и твой страх уйдет совсем. Вот так.

Фонарик засветился как звезда, и в карцере стало совсем светло – будто в летних сумерках.

– Ты замерзла, Люция?

– Да, мессер.

– Ты голодна?

– Ужасно, мессер.

– Отлично, – крыса хихикнула. – В таком случае, мы сейчас поужинаем и сделаем это в более уютной обстановке.

Она снова описала лампой затейливый круг, снова засияли алые искорки, и я ахнула: карцер превратился в уютную комнату, обитую золотистым шелком, моя лежанка – в удобную кушетку с множеством атласных подушек и шелковым одеялом, на полу оказался ковер, посредине – два стула и стол с белой скатертью и сверкающими серебряными столовыми приборами. С украшенного лепниной и позолотой потолка свешивалась люстра с десятками зажженных свечей.

– Это невозможно! – прошептала я.

– Для того, кто умеет раздвигать границы обыденного, нет ничего невозможного! – снова хихикнула крыса. – Прошу присядь, раздели со мной ужин.

Я встала, оглядываясь. Комната решительно сделалась больше, чем была. Я потрогала рукой обивку стены.

– Это настоящее? – не веря своим глазам, спросила я.

– Совершенно настоящее, дорогуша. Для того чтобы сделать ненастоящее, не стоит и хвостом щелкать.

Я ошарашенно села на стул. Крыса устроилась напротив, и тут произошло еще одно непонятное явление: крыса сидела на одном уровне со мной, одновременно оставаясь все такой же в размерах. Как это возможно?!

Она снова прочла мои мысли и сказала:

– Я повторюсь про границы обыденного. Надо просто уметь их раздвигать. И тогда очень многое станет возможным. Как-нибудь почитай элементарные основы абстрактной алгебры, уже не будешь чувствовать себя такой дурочкой. Что ты обычно предпочитаешь на ужин, девочка?