Анатолий Крым - Украинская каб(б)ала

Конечно, по своему обыкновению я прослезился и, осушив чарку, полез христосоваться со своим хозяином, заставив его сконфузиться и быстренько наполнить наши чарки по-новой. А потом он сказал мне такое, отчего я вскочил и, заключив его в свои объятия, едва не задушил от радости.

Сбылось! Сбылось, слава тебе, Создатель! Слава тебе, Богоматерь-заступница! Слава сыну Твоему!

Моя Украина вольна! Свободна! Наконец-то – свершилось!

Доводим до сведения наших членов о начале конкурса на создание работ по теме «Вечно живой», посвященного 200-летию со дня рождения Т. Г. Шевченко.

Срок сдачи работ – 15 мая. С тематикой работ можно ознакомиться лично у г-на Фельбабы.

Примечание: к участию в конкурсе допускаются только члены Правления, а в порядке исключения и рядовые члены, отмеченные правительственными наградами и Шевченковской премией.

Соискатели, не сдавшие членские взносы за период с 2000 по 2014 г., к конкурсу не допускаются. Кто не успел – просьба не волновать руководство!

13 февраля 2014 г.

Проспав около двух часов, я внезапно проснулся от восторга, бурлившего в крови. Да и как я мог заснуть даже на минуточку, когда услышал такое великолепное известие! Припав к окну, я глядел на заснеженный Киев, на улицу, которую освещал электрический (подумать только!) фонарь, и долго остужал мой горящий мозг холодным стеклом. Понимая, что поспать сегодня не суждено, я вновь решил доверить свои мысли новообретенному журналу.

Итак, мы разошлись по своим комнатам довольно поздно, хотя хозяин и не налил по третьей чарке, отчего я едва не потерял рассудок. Душа моя празднично рвалась наружу, мне не терпелось загасить сие пламя, но, как объяснил Семен Львович, здоровье мое еще не позволяет в полной мере развернуть застолье во всю его ширину, как издревле принято на Киевской Руси. С меня, впрочем, хватало и долгих разговоров о том, что и как происходило на родимой сторонке за годы моего летаргического отсутствия. Насчет летаргии меня надоумил мой лекарь, объяснив, что эдакое вполне соотносится с христианским учением о Страшном суде, когда живые восстанут из мертвых, а посему суждение о том, что человек не умирает, а переходит лишь в мир иной, очень правильное и доброе, каковое отсутствует в других религиях в силу их скудости. Конечно, нелепо подозревать в моем новообретенном товарище истинно христианскую душу, и я напрямик спросил, какой религии он придерживается, на что получил ответ однозначный – иудейской. Заметив мое огорчение, добрейший Семен Львович успокоил меня, сказав, что это не мешает ему веровать в то, что Исус действительно приходил в наш мир, но насчет самой миссии Спасителя у него есть особое мнение.

Однако вернусь к рассказам Семена Львовича, просветившего мой спавший ум описанием ряда событий, кои случились за последние сто пятьдесят лет. Поначалу я спросил его о судьбе графа Бенкендорфа и генерала Дубельта, на что получил насмешливый ответ, что господ этих давно нет, но особо радоваться тоже нет причин, ибо «свято место пусто не бывает». Затем он приказал мне набраться терпения и не вставлять «охи» да «ахи» в его рассказ, потому что это мешает ему сосредоточиться. Но как же было не вставлять эти прекрасные междометия, когда я услышал про всякие революции и перевороты, гонения и войны, смертоубийства и притеснения моего народа, миллионы сынов которого сгинули в тюрьмах и голодоморах! Какими ничтожными предстали мои обиды в солдатчине! Что уж говорить про капитана Косарева, мечтавшего сделать из меня отличного правофлангового и которого я немедленно возвел в сонм праведников. И так разволновал меня Семен Львович своим рассказом, что даже не дал порадоваться известию, что все эти годы моя парсуна висела в тысячах тысяч селянских хат рядом с ликами святых угодников и самого Исуса Христа, из чего следовал вывод, что народ поклоняется мне как Царю Небесному!

Успокоившись, я подверг его слова сомнению. Возможно ли, чтобы народ вознес скромного литератора и художника на такую высоту? Даже русские, взгордившись Пушкиным, не вешали его парсуну подле фамильных икон, хотя он и положил начало изящной русской словесности, и был гением, не чета прочим. Кому еще могла прийти в голову гениальная ремарка: «Народ безмолвствует»?!

И все же проклятая мысль занозой вонзилась в голову и без конца ноет. Коль народ меня так вознес, отчего полтора столетия молчал, не следовал моим страстным призывам положить живот свой за Отчизну? Зачем позволял топтать язык свой и человеческое достоинство? Отчего являл миру примеры виртуозного холуйства и раболепия? Страшусь продолжать развитие сей темы, дабы окончательно не призвать на свою голову болезнь душевную и, возгордясь сверх меры, растоптать все живое и трепетное, что живет в каждом человеке до той минуты, пока он не начнет веровать, что заслужил подобное поклонение.

Мы беседовали долго, благо кофея было предостаточно, затем хозяин решительно отправил меня спать, снабдив на ночь моими же сочинениями, которых оказалось изрядное количество. Признаюсь, вид этих роскошно изданных фолиантов немало потешил мое писательское нутро, что, впрочем, не является большим грехом, ибо натура всякого художника требует хвалы и поощрений. Без них он как малое дитя, забытое в придорожной канаве широкого тракта. Книги эти и сейчас лежат горкой на маленьком столике у моей кровати. Завтра посмотрю, что сделали цензоры с моим «Кобзарем», а главное – почитаю свои дневники, которые, конечно же, не следовало издавать. Но об этом в свое время.

На сегодня с меня довольно, да и рука болит писать. Лучше я понежусь в постели, а не усну, так сяду перед окном и буду смотреть, как снег укрывает милый Киев белым прохладным одеялом.

Посетитель – председатель союза живописцев и ваятелей Фельбаба Г. И.

Начало записи 11.54. Конец записи 12.28.

13 февраля 2014 года

ЦЫРЛИХ. Добрый день, Григорий Иванович!

ФЕЛЬБАБА. Здравствуйте, Алиса Леопольдовна! Прошу извинить мою назойливость, но я просто обязан получить директивы относительно выставки «Вечно живой».

ЦЫРЛИХ. Я и сама хотела с вами посекретничать. Да вы присаживайтесь!

ФЕЛЬБАБА. Спасибо!

ЦЫРЛИХ. Что же вас смущает, мой дорогой Микеланджело?

ФЕЛЬБАБА. Скажете такое! Конечно, за сравнение спасибо, но… Даже не знаю, с чего начать…

ЦЫРЛИХ. Начните с самого главного.

ФЕЛЬБАБА. Хорошо! Ваша идея гениальна! Мысленно падаю на колени и целую ноги! Ведь мы как отображали жизненный и творческий путь Тараса Григорьевича? Строго по регламенту! Например, Шевченко в глубокой задумчивости, типа «Думы мои, думы». Голова с наклоном вперед, руки за спиной, как у арестанта, и сюртук. Никаких тебе порывов, никакой радости, никакого шиллеровского протеста! А вы нам окошко распахнули! Сквозняк устроили! У меня даже дыхание сперло от такой смелости! «Шевченко и новая Украина»! Фантастический реализм! Господи, это же бомба! Переворот в изобразительном искусстве! Я уже не говорю о материальных условиях государственного заказа. Алиса Леопольдовна, да вам теперь опасно появляться в нашем союзе!