Пелам Вудхаус - Дживс и феодальная верность. Дживс готовит омлет. На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник)

Сыр скривил рот. Эти полицейские, с ними и так общаться неприятно, могли бы хоть рот не кривить.

– Нет, не хочу, – ответил он коротко и нагло. – Я своему здоровью вредить не собираюсь. Думаешь, как эти стаканчики влияют на глазомер и твердость руки? Может ли человек выбивать дубли, если он глушит себя крепкими напитками? Одно горе.

Тут мне все стало ясно: Сыр волнуется из-за первенства по «Летучим дротикам».

Ежегодные состязания по «Летучим дротикам» – одно из самых значительных спортивных событий у нас в клубе «Трутни». В сердцах сочленов пробуждается спортивный дух, все толпой ломятся в зал и, не скупясь, по десятке покупают билеты, так что в банке собираются колоссальные суммы. На этот раз билет с моим именем вытянул Сыр, а так как прошлогодний чемпион Хорас Пендлбери-Дейвенпорт ни с того ни с сего вдруг взял да женился и по настоянию жены вышел из членов клуба, а вторым в прошлом году был я, мой предстоящий выигрыш на этот раз ни у кого не вызывал сомнений. «Вустер – чистый верняк, – передавалось из уст в уста. – Он бросает, как юный бог».

Поэтому понятно, что Сыр, которому в случае удачи светило отхватить куш в пятьдесят шесть фунтов десять шиллингов, считал теперь своей главной заботой в жизни, чтобы я был в наилучшей спортивной форме. Понятно-то понятно, но от этого мне терпеть его заботу было не легче. С той минуты, как он прочел на своем билете фамилию «Вустер» и узнал, что я фаворит состязаний, он стал обращаться со мной как воспитатель в исправительном заведении для малолетних преступников, которому поручено следить за самым многообещающим из молодых дарований. Он завел привычку возникать в клубе у моего столика, принюхиваться и устремлять на меня укоризненный взор, сопровождая его свистящим вздохом негодования. И вот теперь то же самое он проделывал у меня в доме. Это похуже, чем снова оказаться ребенком в костюмчике маленького лорда Фаунтлероя и при локончиках, рядом с неотступно бдительной, зоркой няней, не спускающей с тебя ястребиных глаз.

Я уже собрался было высказать ему свое неудовольствие в связи с этими преследованиями, но Сыр продолжил в прежнем наступательном духе.

– Я пришел к тебе, Вустер, для серьезного разговора, – произнес он, свирепо нахмурив брови. – Меня поражает твое легкомысленное и наплевательское отношение к предстоящему турниру. Ты не прилагаешь ни малейших стараний, чтобы обеспечить себе победу, когда придет решающий день. Старая история. Ты слишком самоуверен. Клубные болваны нашептали тебе, что ты непременно выиграешь, ты и рот разинул. Так вот, имей в виду, что напрасно тебе все представляется в таком розовом свете. Я сегодня заезжал в клуб, и там у доски тренировался Фредди Уиджен, да так здорово, что у всех присутствовавших глаза на лоб полезли. Меткость потрясающая.

Я отмахнулся и выше вскинул голову. Можно даже сказать, что я взвился на дыбы. Уж очень больно он ранил мое самолюбие.

– Тю! – презрительно произнес я.

– Что-что?

– Я сказал «Тю!» по адресу Фредди Уиджена. Знаю я, что он собой представляет. Любит покрасоваться, но стабильности никакой. Фредди будет ничтожнее пыли под колесами моей колесницы [8] Перифраза строки из стихотворения Лоренс Хоуп «Ничтожнее пыли под колесами твоей колесницы». .

– Это по-твоему. Ты слишком самоуверен, как я уже сказал. Фредди очень опасный соперник, можешь мне поверить. Я узнал, что он уже несколько недель соблюдает строгий режим и усиленно тренируется. Бросил курить. По утрам принимает холодные ванны. А ты вот принимал сегодня утром холодную ванну?

– Еще чего. А горячий кран, по-твоему, зачем?

– Делаешь перед завтраком шведскую гимнастику?

– Да никогда в жизни. Я считаю, пусть шведы сами делают свою гимнастику.

– То-то и оно, – горько вздохнул Сыр. – А ты только и знаешь, что шуметь, пьянствовать да объедаться. Мне сказали, что ты вчера был на пирушке у Китекэта Поттера-Перебрайта. Небось притащился домой в четвертом часу, перебудив пьяным гоготом весь квартал.

Я в негодовании вздернул бровь. Полицейское преследование становилось невыносимым.

– Вы что же, констебль, хотите, чтобы я не участвовал в проводах моего друга детства, который через день или два отбывает в Голливуд и, возможно, на протяжении многих лет будет отрезан от цивилизации? Китекэт был бы ранен в самое сердце, если бы я манкировал. И час был не четвертый, а всего половина третьего.

– Ты там пил?

– Отхлебнул какой-то пустячный глоточек.

– А курил?

– Выкурил одну пустячную сигару.

– Не верю. Держу пари, – грозно произнес Сыр и еще свирепее нахмурил брови, – что на самом деле ты пал ниже твари полевой, на самом деле ты там вчера буянил, как матрос в марсельской харчевне, а судя по тому, что сейчас у тебя на шее болтается белая бабочка, а брюхо стягивает белый жилет, ты опять намылился ехать на очередную безобразную оргию.

Я беззвучно горестно рассмеялся, как я умею:

– Оргию, как бы не так! Я сегодня угощаю ужином знакомых моей тетки Далии, и она меня строжайше предупредила, чтобы я даже не помышлял о выпивке, потому что мои гости – люди из принципа непьющие, и наполнять пиршественную чашу придется лишь лимонадом, оранжадом или ячменным отваром. Вот и вся твоя безобразная оргия.

Это известие, как я и ожидал, подействовало на Сыра пацифически, если можно так сказать. Он не сделался добродушным, это было выше его возможностей, но подобрел, насколько мог. Он даже почти улыбнулся.

– Отлично, – сказал он. – Превосходно.

– Рад доставить тебе удовольствие. Ну ладно. Пока.

– Совершенно непьющие, а? Да, это замечательно. Но смотри, не ешь жирного и острого и обязательно пораньше ложись спать. Что ты сказал?

– Я сказал: «Пока». Ты ведь, конечно, торопишься?

– Я никуда не тороплюсь. – Он посмотрел на часы. – Почему, черт возьми, женщины всегда опаздывают? – В его голосе послышалось раздражение. – Ей уже давно пора быть здесь. Я ей сто раз повторил, что дядя Джо особенно свирепеет, если его заставляют дожидаться супа.

Неожиданное вторжение женского мотива меня озадачило.

– Кто это «она»?

– Флоренс. Мы с ней должны встретиться у тебя. И поедем ужинать к моему дяде.

– Понял. Ну что ж. Значит, среди нас с минуты на минуту появится Флоренс? Великолепно, великолепно.

Я произнес эти слова с чувством, стараясь добавить в нашу беседу немного тепла. И сразу же пожалел об этом, потому что Сыр задергался, затрясся, как паркинсоник, и устремил на меня пронизывающий взгляд. Я понял, что мы вступили на опасную почву. И без того деликатная ситуация заметно осложнилась.

Одной из причин, затрудняющих поддержание между мною и Дж. Д’Арси Чеддером безоблачно дружеских отношений, является то обстоятельство, что сравнительно недавно меня угораздило затесаться в его любовные дела. Однажды, разозлившись на какое-то его насмешливое замечание насчет современной просвещенной мысли, при том что к современной просвещенной мысли она питает самую страстную привязанность, его нареченная Флоренс моментально дала ему отставку и – совершенно не по моей вине, просто ей так захотелось – взяла и обручилась со мной. Из-за этого Сыр, человек вулканических страстей, во всеуслышание выразил намерение разорвать меня на куски и сплясать чечетку на моих останках. А также растереть мне рожу в гоголь-моголь и размазать в виде масла по всему Вест-Энду.