Хендрик Грун - Записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

Да, чуть не пропустил новость: Хенк Крол, наш спаситель, получил бы, судя по опросам, двадцать четыре места в парламенте. Со всех стариков в Нидерландах продолжают драть три шкуры, и партия Крола “50 плюс” обещает немедленно положить конец этому беспределу: “Они нас имеют, потому что мы ничего не можем. Не бастуем и тому подобное. Никто ничего для нас не делает”. Пожилая плакучая ива, а не партия. Роль жертвы ей на роду написана. К счастью, не все подвывают этой стае.

Наши дамы находят Хенка очаровательным. В самом деле, он часто носит красивый широкий шарф. Хенк как раз в том возрасте, когда мог бы вполне стать их идеальным зятем, если бы не был геем.

Вчера мы очень приятно провели гугл-вечер. Эверт произносит “жухл”, и некоторые жильцы думают, что мы занимаемся жульничеством, репетируем фокусы. Спрашивают, когда мы будем выступать. Граме: “Когда сюда заглянет королева”.

Хорошо подобранное меню и приятное общество. Эфье – очаровательная гостеприимная хозяйка. Эверт бахвалился и хохмил, но не слишком. И пил он умеренно. Эдвард обычно помалкивает, но уж если заговорит, его стоит послушать. Граме наблюдает, он еще немного смущается. И, наконец, Гритье, открытие вчерашнего вечера. Оказалось, она великолепно разбирается в компьютерах, но совсем не кичится своими знаниями. Она любезно согласилась взять дело в свои руки. Они с Эфье просидели два часа в интернете в поисках информации, искали отзывы участников разных экскурсий. Но в отзывах говорилось только о том, как запланировать экскурсию. Эверт хотел узнать, есть ли в Амстердаме возможность попрыгать на тарзанке. Эдвард сказал, что в таком случае он не будет участвовать, потому что 2012 год был та-а-аким… Жаль, что никто этого не слышал.

Я поранил мизинец, оттяпал ломтик сырным ножом. В самом деле, у меня оставался кусок сыра, уже немного зачерствевшего, но я все-таки попробовал отрезать ломтик. (Если вы увидите, что кто-то таким же образом орудует острым сырным ножом, отвернитесь.) Наградой мне был кровавый ручей на мизинце.

Пришлось бежать к медсестре на перевязку, ведь одной рукой несподручно перевязывать другую. Ну и конечно: “Господин Грун, господин Грун, вы же знаете, как это опасно! Вечно вы себя раните!”

Госпожа Стелваген пригласила Эфье на беседу в свой офис, в следующую среду. Эфье восприняла это спокойно. Может, она и впрямь такая хладнокровная, а может, не хочет показывать виду. Меня бы такое приглашение выбило из колеи. Не могу себе представить, что Стелваген хотела узнать, как ей здесь живется. Наша директриса – женщина скользкая: внешне любезная, но страшно властолюбивая. Она всегда вам сочувствует: “Сожалею, но что поделаешь – таковы правила”. В большинстве случаев это ее собственные правила. А за ними непременно что-то кроется. И если понадобится, она тут же введет новое правило “по просьбе жильцов”. Она достаточно хитра, чтобы избегать неприятностей. Мелкие шероховатости сглаживает или сваливает на других. Ее крышует административный совет, так что она прочно восседает на своем троне. Трон временный, она поменяет его на более высокий, как только ей представится случай. Я в этом убежден.

Она всегда выглядит безупречно, всегда любезна, холодна и деловита. Слышит и контролирует все. У нее имеются доверенные товарищи. Некоторые из них известны, но наверняка есть и тайные доносители.

Она незаметно проводит политику удушения, подавляет любую инициативу, устраняет все, что выходит за рамки обычного.

Я сказал Эфье, что, если она хочет, я пойду с ней.

– Зачем? – спросила она.

– Да так. Стелваген – тетка жесткая. Она с милой улыбочкой может унизить каждого.

– Увидим. Спасибо за предупреждение. Я учту.

Эверт спросил, не пора ли нам устроить акцию, сравнимую с печеньем в аквариуме. Опять ему приспичило развлекаться.

– Немного острых ощущений пошло бы на пользу этому бардаку.

Я не мог с ним не согласиться, но боюсь, что веселые акции всего лишь скрывают печальные симптомы.

Реальная проблема неразрешима.

Мой анализ: старение – процесс, противоположный взрослению ребенка. Вы были самостоятельны, а становитесь физически все более и более зависимыми. Искусственное бедро, корсет, здесь таблетка, там пилюля… Все это обои на треснувшей стене. Когда смерть слишком долго заставляет себя ждать, ты превращаешься в капризного старого младенца с подгузником и сопливым носом. Путь наверх, от нуля до восемнадцати, великолепен, удивителен, увлекателен: ты стремишься определить свою жизнь. В возрасте около сорока ты силен, здоров и неотразим. Пора расцвета. Как ни досадно, понимание того, что пик жизни пройден, в большинстве случаев приходит уже на спуске, когда перспектива медленно и бесшумно сужается и жизнь становится праздной. Ежедневная цель – найти пропорцию между куском торта и чашкой чая. Погремушка старика.

Не обижайтесь на меня. Сорвалось с языка.

А пока я предпринял важные шаги, чтобы отправиться на тот свет с удовольствием. Обзавожусь новыми друзьями и строю безумные планы. У-у-ух!

Пишу немного позже, чем обычно: хотел узнать, как прошла аудиенция Эфье у директрисы. Перед этим мы с ней пили кофе, и, когда она уходила, я пожелал ей твердости и силы. Она вернулась через четверть часа. В ней появилась какая-то решительность. Не спрашивайте, откуда я это знаю. Может быть, увидел по глазам.

– Мои комплименты вашей проницательности, Хенк. Она бьет наотмашь.

И Эфье рассказала, что госпожа Стелваген для начала справилась о ее здоровье, а потом как бы вскользь заметила, что “в нашем доме” не принято “принимать по вечерам гостей”.

– Вы намекаете на меня? – спросила Эфье.

– Я не имею в виду никого персонально. Но мы не одобряем, когда после десяти люди еще расхаживают по коридорам.

– Лично я еще никогда не замечала никакого превышения уровня шума.

– Зато другие замечали.

– Сочувствую. Впрочем, при чем здесь я?

– Я слышала, что несколько дней назад вы принимали гостей.

– Действительно. Спокойные, культурные люди. На всякий случай я на следующий день спросила своих соседей, но им мы не помешали. К счастью.

Это было гениально. Я поставил Эфье пять с плюсом. Первый раз в моей жизни. Откуда она вдруг взялась, такая отчаянная, не знаю. Стелваген на миг опешила, а потом любезно распрощалась. Как ни в чем не бывало.

– Этим дело не кончится, Хендрик, – сказала Эфье. – Я чувствую.

Потом мы с ней немного прогулялись по саду. Воздух уже пахнет весной. Среди пластикового хлама и пустых консервных банок цветут подснежники.

Мы чувствовали, что готовы к сражению. По крайней мере, я думаю, что могу сказать это и от ее имени.