Александр Каневский - Идущие на смех

Надели мы все шубы, дублёнки, кожухи, гуляем по улицам, чинно, солидно, благородно, нафталином попахиваем… А на улицах опять тишь да благодать – ни одной зверюги: на деревьях никто не скачет, по аллеям никто не шастает, из фонтана никто воду не лакает.

Только детишки малость затосковали, всё в парк бегали: может какая животина осталась… Тосковали, грустили, а потом ничего, успокоились. Привыкли к пустому парку, к пустым улицам. Даже стали будочникам помогать последних собак отлавливать… Дети – они есть дети, их ко всему приучить можно. Мы ведь тоже, когда мальцами были, зверюшек ласкали. А потом наши папы-мамы нас отвадили, научили их ловить, стрелять, шкурки сдёргивать… Так что ничего: и наши детки привыкнут!..

Я зашёл в театр повидаться с главным режиссёром, своим бывшим одноклассником. Застал его мрачным и удручённым.

– В чём дело? – спросил я.

– Театр горит. Причем, постоянно: зимой и летом, утром и вечером, в будние дни и в выходные.

– А вы принимали какие-нибудь меры?

– Ещё бы! Пробовали хвалить спектакли в газетах – это отпугивало зрителей ещё больше. Продавали билеты в рассрочку, потом давали бесплатно, потом доплачивали – не идут!..

Мы беседовали в театральном буфете. За соседними столиками сидели и пили пиво несколько случайно попавших в театр иногородних зрителей. Прозвучал звонок, извещавший о начале нового действия, – зрители продолжали сидеть.

– И так всегда, – продолжал жаловаться мой друг. – Если и забредут в театр несколько человек – после первой же картины убегают в буфет и отсюда их трактором не вытащишь… Как быть дальше – не представляю.

И вдруг меня осенило.

– А ты попробуй буфет перенести в зрительный зал, а зрительный зал – в помещение буфета.

– Гениально! – закричал мой друг. – Просто и гениально!

Через месяц я снова заглянул к нему в театр. У кассы толпилась очередь. Висело объявление: «Все билеты проданы. Принимаются предварительные заявки от отдельных лиц и коллективов».

Моя идея была полностью реализована и творчески разработана.

В зрительном зале стояли ряды столиков. Ложи были оборудованы под отдельные кабинеты. За кулисами устроили кухню. Расширили ассортимент, придумали фирменные блюда: котлеты «Отелло», бульон «Лебединое озеро», цыплята «Мёртвые души»… Каждое блюдо подавалось после третьего звонка и пользовалось неизменным успехом. Из зала часто слышались крики «браво!», «бис!». Вызывали поваров, вручали им цветы, выпрашивали у них автографы.

На кухне готовились специальные интермедии-лакомства для детей, имелись музыкальные диетические обеды. В театр потянулась молодежь, пенсионеры и даже гастарбайтеры.

У входа вместо афиш красовались художественно оформленные меню. В праздничном, нарядном фойе висели фотографии официантов.

В антрактах, между первым, вторым и третьим, посетители могли пройтись в бывший буфет и перехватить там кусочек спектакля.

Театр быстро приобрёл собственное лицо и легко конкурировал с соседними ресторанами.

– Я счастлив! Я окрылён! – мой друг благодарно тряс мне руку. – Спасибо тебе! Впервые за всю жизнь я ощутил свою полезность обществу!

– А как общество отнеслось к твоей реформе?

– Чудесно! Меня хвалят! Меня ставят в пример! Недавно появилась великолепная статья: «Вари, выдумывай, пробуй!» – Вдруг он принюхался: из-за кулис запахло жареным. – Прости, началась репетиция – надо идти. Сегодня мы готовим очень острый и горячий эпизод. Приходи на премьеру!

Он ещё раз пожал мне руку, вытащил из портфеля мясорубку и побежал на репетицию.

Он прочитал это письмо – признание в любви. Честно говоря, пойти хотелось. Ниночка ему нравилась. Даже очень. Но с другой стороны… Три месяца ухаживаний, в лучшем случае. Затем, две или три недели подготовки к свадьбе, хождение по родственникам, свадебное путешествие… Потом – девять месяцев ожидания ребенка, стояние под окнами больницы, бегание по врачам, устройство в ясли, в детский садик, в школу… Дальше считать не хотелось.

Конечно, на свидание он не пошёл. Но утром следующего дня положил в сбербанк сэкономленные – по самым предварительным подсчетам – семь лет жизни.

В субботу он был приглашён в свою бывшую школу, на традиционный вечер встречи выпускников. Его очень тянуло повидать бывших одноклассников, похлопать их по плечам, расспросить о житье-бытье, похвастать своими успехами. Но он прикинул, во что это обойдётся: час на сборы, двадцать минут на автобусе, речь директора; вызовы к доске, которые снова придумает старик-математик… Часа полтора танцы в зале… Потом Валька Чащин опять потащит всех к себе на дачу – это, считай, ночь по боку, сплошные «А помнишь?»… В воскресенье Валька, конечно, никого не отпустит: купанье в озере, ловля рыбы, уха из консервов – словом, ещё один день коту под хвост…

Он не пошёл. Отправил приветственную телеграмму. Зато на счёт были положены сбережённые сутки и восемь часов.

В понедельник, в обеденный перерыв, позвонила мама:

– Почему ты не приходишь? Я очень волнуюсь.

– Ещё ведь не конец месяца!

Когда-то он бывал у неё каждую субботу. Они пили чай с вареньем из облепихи, и он жаловался маме на своё начальство. Мама рассказывала ему о пользе витаминов и перед уходом вручала баночку облепихи, которой ему хватало до следующей субботы.

Теперь он эти посещения отменил – и ежемесячно стал класть на счёт освободившиеся вечера. За год набегало пятьдесят два вечера, а в високосный год – пятьдесят три!.. В конце месяца, каждого тридцатого, он заезжал к маме и, не отпуская такси, интересовался её самочувствием. Мама провожала его до машины и вручала теперь уже четыре баночки варенья, которых ему хватало до следующего заезда. Конечно, такой визит забирал не меньше часа, но в конце концов, у каждого человека есть свои привязанности: он уже не мог пить чай без облепихи.

Дома над тахтой у него висел плакат: «Экономьте время! Храните свои годы в Сбербанке!». Он перестал ездить в санатории, в круизы, перестал ходить в гости, на юбилеи, на похороны… Завёл копилку, в которую бросал каждую сохраненную секунду. Секунды складывались в минуты, минуты – в часы, а часы оседали на счету и превращались в дни, недели, месяцы…

– Зачем ты экономишь? Почему сейчас не живёшь? – спрашивали друзья.

– Ещё не имею права. Вот встану на ноги, будет имя, квартира, деньги и тогда я все эти годы – ох как отгуляю!

И вот настал день, когда он сказал себе: всё!

Было звание, положение, благополучие. А на счету – накопленные десять лет, восемь месяцев и шесть с половиной дней. Всё это огромное состояние теперь хотелось по-купечески растратить.