Ирина Маркова - Здрасьте, муза

Он в дождь бы надел капюшон,
Он жил бы в потоке идей,
Когда б в переулке крюшон
Поэту ни впарил халдей.

Поэт вдохновения ждёт
И в дождь, и в морозы, и в зной.
Поэт – не какой-нибудь жмот —
Он путник дороги иной.

Халдей же всё тыкал, подлец,
Крюшоном, как ножиком, в спину —
Не знал он: Антипов – творец,
И жив не крюшоном единым!

Поэт ведь ума не лишён —
Прощать он умеет грехи.
В отместку за тёплый крюшон
Он впарит халдею стихи!

Он жил прекрасно, без затей,
Казалось, делал всё, как надо,
Пока межрёберных чертей
Ни замаячили отряды.

Себя поэты укоряют —
Едва приблизится весна,
То бесы в рёбра ударяют,
Хоть в бороде и седина.

Ведь бес как грипп, как аллергия,
Он словно кашель или корь,
Межрёберная невралгия —
Чертей межрёберная хворь.

Она опасна, и тем паче —
Для бороды любой длины,
Но вот опять же незадача —
Ни бороды, ни седины…

Когда ж седин настанет время,
И хворь поэту надоест —
Глядишь, его покинет племя
Лихих межрёберных существ.

Лезут в голову мысли рьяные,
И язык несёт околесицу,
Даже строчки, как будто, пьяные,
То ли носятся, то ли бесятся!

Не в горячке ль поэт находится?
Замаячили звёзды с месяцем,
Снова строчки бегут, расходятся —
То ли носятся, то ли бесятся.

За виденьями с табуреткою
Наш поэт по квартире носится,
Слово крепкое, слово едкое
С языка порой так и просится.

Ждать рассвета нету мощи,
За окошком ветер свищет,
На пороге тёмной нощи
Копошатся где-то мыщи.

Средь бродяг и алкащей
Кто-то, где-то, что-то ищет,
Обожравшийся мыщей,
Рыжий кот здоровьем пыщет.

Букве гимн поём шипящей
И чем далее – тем хлеще,
Стиль поэта – меч разящий,
Знать, его попутал лещий.

Глупой жаждою томим,
По России он слонялся,
Но желанный Серафим
Почему-то не являлся.

Сам влачился, по себе,
Обойдясь без Серафима,
Шёл к «бревенчатой избе»,
Да прошёл, как видно, мимо.

Где же гения печать?
Как разжиться этим средством?
Мыслил буквой прозвучать,
Да увлёкся буквоедством.

Хочется поэтам поголовно
Создавать шедевры, не спеша.
Кто-то бы и создал, безусловно,
Да сбивают с толку кореша.

Трудится Богданов над строкою,
Будто бы ворочает мешки,
Пушкин не даёт ему покоя,
С ним же – декабристы-корешки.

В творчестве порой иным поэтам
Свойственны огрехи и грешки,
Впрочем, не мешало бы при этом
Различать вершки и корешки.

Чем писать и глубже, и полнее,
Чем творить серьёзное решиться,
Иногда и проще, и вернее
С кем-то из великих скорешиться.

Стал поэт тщедушным,
Тощим и нескладным,
Злым и непослушным,
Мелочным и жадным.

Вредные привычки
Стали вдруг весомы —
Соберёт вещички
И бежит из дома.

Выкинул коленце —
Утащил подушку,
Щётку, полотенце,
Ложки, вилки, кружку.

Баночку варенья
Спионерил где-то, —
Всё для вдохновенья
Надобно поэту!

Жил бы без заботы,
Жал на все педали,
Только отчего-то
Нобеля не дали.

Видно, судьи строги —
Строги к трубам медным.
…Стал поэт в итоге
Тощим, злым и вредным.

Поэт готовил книжку,
Жил просто, не влюблялся,
Мог, правда, выпить лишку,
И на полу валялся.

Валялся на дороге,
Валялся у забора,
И навалял, в итоге,
Свой том довольно скоро.

Поэт влюбился с горя —
Не стоит удивляться,
И на дороге вскоре
Он перестал валяться.

Стал щёголем и франтом,
Сказал, труды итожа:
«Таким, как я, талантам,
Валяться, знать, негоже».

Он, как цветок в пустыне,
Всех только удивляет,
И дурака отныне
Он больше не валяет.

Он смотрит с пьедестала —
Зачем ему кривляться?
Талантам не пристало,
Как дуракам валяться!