Андрей Субботин - Актуальные проблемы Европы №1 / 2011

Четвертую альтернативу католицизму представлял проект, который можно называть гуманизмом . Особенность идеи гуманизма в том, что она носила надконфессиональный и наднациональный характер. Европейский кризис XVI в., усиление национального фактора в политике и культуре привели к трансформации гуманизма в Просвещение. Просвещение, хотя и претендовало на универсальность, однако уже носило национальный характер: английское, французское, американское, немецкое и т. д.

Английское Просвещение породило идеологию либерализма и в смычке с англиканской Реформацией обслуживало создание Британской колониальной системы.

Французское Просвещение привело к антикатолической и антиабсолютистской Великой французской революции, проходившей под лозунгом «Свобода, равенство, братство!»

Немецкое Просвещение больше внимания уделяло национальному единству Германии, поддерживало диалог между лютеранами и католиками.

Идеи американского Просвещения легли в основу создания Соединенных Штатов Америки.

В целом европейское Просвещение независимо от национальной принадлежности рассматривало вопрос о европейской идентичности и единстве Европы. Просвещение сформировало представление о культурно-цивилизационном превосходстве Европы и ее ведущей роли в экономическом развитии всего мира, в значительной мере определивших мышление XVIII и XIX вв. Сегодня это представление, обслуживаемое теорией столкновения цивилизаций, переформулируется в универсалистский политический лозунг защиты демократии и прав человека , под прикрытием которого вмешательство во внутренние дела других стран и народов становится обычным делом [Европа].

В любом случае общеевропейская идентичность всегда проявляется, когда появляется внешняя угроза. Такой угрозой, стимулирующий европейское объединение, часто была Россия. Какой-то мистический страх перед Россией очень точно отметил Н.Я. Данилевский в «России и Европе». Историческим примером такого страха стали события Восточной (Крымской) войны, когда вся Европа объединилась против России. Только невероятными усилиями удалось избежать общеевропейской войны от Баренцева до Черного морей: Австрия, Пруссия и другие государства в любой момент могли начать боевые действия против России. Для этого собственно и была поставлена задача втянуть войска союзников в Крым и, затянув кампанию, измотать основные силы противника. В дальнейшем Европа многократно объединялась против России и при удобном случае делает это до сих пор.

Вопрос о реальном политическом объединении Европы является более сложным и требует не столько кампанейщины, сколько последовательных действий. Как известно, в начале ХХ в. в социал-демократической среде серьезно обсуждался вопрос об объединенной Европе. Идея республиканских Соединенных Штатов Европы теснейшим образом увязывалась с революционным низвержением германской, австрийской и российской монархий [Ленин, с. 351]. Как известно, монархии пали, а лозунг оказался преждевременным.

Актуальность вопроса об объединенной Европе возникла только после поражения Германии во Второй мировой войне. Это объединение стало осуществляться первоначально в рамках европейского экономического сотрудничества. «Создание Европейского объединения угля и стали в 1951 г., Европейского экономического сообщества в 1957, расширение ЕЭС в 1973, 1981 и 1986 гг., Единый Европейский акт 1986 г. – все эти успешно реализованные проекты служили превращению Европы в единый хозяйственный организм… Однако хотя экономическое единство континента и создавало предпосылки к политической интеграции, само по себе оно не формировало ни единой государственности, ни четкой европейской самобытности» [Европа, с. 22].

Первой ступенью политической интеграции Европы стал Маастрихтский договор 1992 г. По мнению Л. Ларуша, этот договор всеми правдами и неправдами с помощью наднациональной элиты был навязан европейским государствам, прежде всего Германии и Италии [Ларуш, 2008, 18 октября]. Таким образом, сама европейская интеграция после Маастрихта превратилась в модель нового мирового порядка, позволившую мировой финансовой элите легитимировать механизмы наднационального управления.

Результаты не заставили себя долго ждать. Мировой экономический кризис обнажил прокрустово ложе Европейского союза.

29 апреля 2010 г., выступая в Берлинском университете имени братьев А. и В. Гумбольдтов, президент Чехии Вацлав Клаус заявил о том, что европейская интеграционная политика потерпела крах [Президент Чехии]. Евросоюз принес европейцам не столько свободы и благосостояния, сколько регламентированности и унификации. Экономической удавкой европейских стран стало евро, политической – Брюссель.

Единая европейская валюта лишила экономики европейских стран возможности избежать тяжелейших последствий экономического кризиса с помощью механизма девальвации национальной валюты. «Без евро Афины могли бы обесценить национальную валюту и таким образом решить проблему выхода из кризиса, – комментировал Клаус положение в Греции. – Но сейчас это невозможно, – сказал президент. – Поэтому страны зоны евро должны взять на себя ответственность. Теперь Грецию следует финансировать извне» [Президент Чехии].

При этом чешский президент высказался против идеи усиления политических полномочий Брюсселя в целях выравнивания условий жизни в странах ЕС. «Я не хочу иметь родину всех европейцев, организованную сверху», – заявил он. Более того, по словам Клауса, национальным государствам следует вернуть себе часть полномочий и прав, переданных Брюсселю, так как «гражданство не может возникать на континентальном уровне, а только в рамках государств» [Президент Чехии].

Таким образом, Европа, являвшаяся на протяжении многих веков источником различных универсалистских идей, сама стала заложницей собственной универсалистской продуктивности. Сегодняшняя европейская универсализация превратилась в тотальную унификацию, которая вредит и самой Европе.

Современный кризис начался как кризис плохих долгов, которые на порядки превосходят долги времен Великой депрессии. Возникли они вследствие доминирования в течение 30 лет в структуре западной экономики спекулятивной модели получения прибыли за счет эмиссии. Создание такой модели стало возможным только в условиях, когда нажива превращается в единственную цель экономической деятельности.

Основная система ценностей средневекового мира, как мы уже показывали выше, исключала наживу в качестве главной цели и магистрального вектора социокультурного развития. Британская капиталистическая экономика создала такую систему. Сегодня она построена не просто на стяжательстве, а на откровенном грабеже товаропроизводителей и покупателей целых стран и регионов. Конечно, у такой практики была своя прелюдия.