Вожди и заговорщики

Уровень жизни населения царской России был явно недостаточным для обеспечения социальной стабильности - малейшее его понижение грозило новыми социальными взрывами. Наступление на рабочий класс вызвало критику со стороны оппозиционных коммунистических группировок («Рабочая правда», «Рабочая группа», бывшие группы «Демократического централизма» и «Рабочей оппозиции»). Ветераны-коммунисты из рабочих требовали самоуправления на производстве и широкой демократии в стране.

«Рабочая правда» призывала к созданию новой рабочей партии. «Рабочий класс влачит жалкое существование, в то время как новая буржуазия (так называемые ответственные работники - директора заводов, руководители трестов, председатели исполкомов и т.д.) и нэпманы роскошествуют и восстанавливают в нашей памяти картины жизни буржуазии всех времен» 48. Коммунистическая верхушка была раздражена обвинениями в буржуазном перерождении. Старый большевик Г. Мясников за распространение оппозиционного манифеста и создание «Рабочей группы» был даже арестован. Вманифесте говорилось: «Неужели НЭП уже обращается в «НЭП», т.е. Новую эксплуатацию пролетариата?» 49. Вкачестве лекарства предлагалось расширение демократии, в том числе - на производстве. Рабочие должны были взять управление предприятиями в свои руки через Советы. Но не нынешние бюрократизированные Советы, а новые - свободно избранные. «Советы рабочих депутатов на заводах умерли. Да здравствуют Советы рабочих депутатов!» 50-Идея производственного самоуправления была популярна на заводах, что вызывало беспокойство большевистских лидеров.

Не только оппозиционеры, но и подчинявшиеся ЦКкомму-нисты были недовольны, что в «государстве рабочих» растет социальное неравенство. Зарплата рабочего была в пять раз меньше зарплаты советского министра. Местные руководители сигнализировали: «Когда рядовой член ячейки, работающий у станка, видит, что секретарь губкома платит в комиссию по улучшению быта коммунистов 35 золотых рублей и членский партвзнос - 5 рублей зол., а у него - рядового члена партии, работающего у станка, все заработанное месячное жалованье составляет максимум 25- 30 рублей золотом. Отсюда - невольно он начинает думать о «верхах» и «низах», о вопиющем неравенстве и т. д. Потрудитесь, тов. Сталин, поручить надежным товарищам побывать в гуще не только рабочих, но и партийной массы, да пусть эти товарищи не покажут вида, что они из центра» 51, - писал генсеку секретарь Полтавского обкома Б. Магидов. Это грозное письмо Сталину понравилось - Магидова выдвинули в ЦКК. Но проблема осталась нерешенной.

Реальное влияние на принятие решений в СССР принадлежало, конечно, не рабочим, а элите. Для спецов, которые не тешили себя иллюзией «государства рабочего класса», более интенсивная эксплуатация рабочих была вполне оправданной, так как уровень жизни рабочих почти достиг довоенного, а производительность

труда - нет. Но и существующий уровень жизни горожан обеспечивался за счет эксплуатации крестьян - через налоги и заниженные цены на сельхозпродукцию.

Недовольство рабочего класса новой властью, обещавшей ему улучшение жизни и обманувшей,- тревожный сигнал для партии. Вянваре 1925 года кампания за повышение производительности труда вызвала волну стачек. Классовые противоречия нарастали. Кому уступать, а чьи претензии отвергать? НЭП тянул правящую партию, как лебедь, рак и щука телегу.

Механизмы социального давления на партию были сложны и разнообразны. Крестьянство давило прежде всего реакцией на меры государства - больше или меньше продовольствия отвезти на рынок, больше или меньше земли засеять. Крестьяне отправляли послания в государственные органы, участвовали в беседах с представителями партии и государства, приезжавшими в деревню, чтобы прислушаться к голосу народа. Более активно крестьянская глубинка общалась с местными руководителями, которые, в свою очередь, сносились с центром. Голоса крестьянства были разнообразны - здесь слышались и слова крепких хозяев в поддержку НЭПа, и протесты беднейших слоев, не сумевших или не желавших наладить хозяйство несмотря на все привилегии. Еще активнее вел себя рабочий класс - «гегемон» все-таки. Несмотря на усталость от манифестаций, рабочие в случае надобности собирались на митинг, который мог перерасти в забастовку. Сеть коммунистических ячеек пронизывала рабочий класс плотнее, чем крестьянство, и многие коммунисты-рабочие сигнализировали о недовольстве, предлагали свои решения. Еще большим влиянием пользовались слои элиты, состоящей из партийной и государственной бюрократии, офицерства и интеллигенции. Каждый из этих слоев подразделялся на коммунистические кадры и спецов. Взгляды их были различны, но спецы неустанно пропагандировали среди коммунистов. Иногда из частных интеллектуальных побед спецов над большевистскими догмами складывались стратегические представления руководителя. Иногда коммунисты жестко указывали советникам на их место в «разделении труда»- предлагалось заниматься деталями, выполнять указания, даже если они кажутся абсурдными.

Большинство беспартийной интеллигенции продолжало рассчитывать на буржуазное перерождение революционеров, на «тер-

мидор» (термин, означающий падение радикалов-якобинцев во время Французской революции), возвращение страны к «нормальному пути развития». Эту мысль наиболее ясно выразил эмигрантский публицист Н. Устрялов. Он уже в 1920 году высказал идею о том, что большевизм будет эволюционировать от радикального революционного якобизма к военно-бюрократической бонапартистской диктатуре, опирающейся на нормальные буржуазные отношения и твердый правовой порядок. Устрялов приветствовал такую перспективу, называя себя национал-большевиком и ожидая, что новый бонапартизм превратит Россию в сверхдержаву.

Идеи национал-большевизма, проповедуемые эмигрантским сборником «Смена вех», были широко распространены среди спецов. Спецы были готовы способствовать термидорианскому перевороту в России, но большинство из них были приверженцами демократии, а не державности, и перспектива дальнейшего сползания к бонапартистской диктатуре их не радовала. Имея собственную позицию, спецы отстаивали ее в бесконечных беседах между собой и с коммунистическими начальниками.

По привычке к политической деятельности спецы создавали многочисленные кружки, в которых негласно обсуждали положение. Одним из таких кружков была «Лига объективных наблюдателей», о которой мы знаем из воспоминаний эмигрировавшего члена Лиги Н. Валентинова. Если бы Валентинов не уехал, а, подобно многим своим коллегам, признался в 30-е годы в участии в оппозиционной организации, то сегодня было бы принято считать эту Лигу выдумкой советских карательных органов. Но она существовала (как существовали и другие кружки, которые большевикам удалось раскрыть и приписать им страшные преступления). В 1927 году Валентинов заболел и перестал участвовать в работе Лиги. Он счел, что она прекратила свое существование. Но никаких доказательств этого нет. Мешают поверить в самоликвидацию оппозиционного кружка как взгляды его членов, так и трагическая судьба некоторых из них (не все имена Валентинов раскрывает).