Dukhovno_nepravilnoe_prosvetlenie

Капитан Ахаб не трагический герой. Он не проявляет пороков и не переживает гибели. Он устремлён по единственному пути, с момента нашей первой встречи с ним до его последней схватки с белым китом. Он – гарпун, безошибочно пущенный в цель. Он ни при каких условиях не изменит курса, и его ни в коем случае не постигнет неудача в достижении цели.

Различий между капитаном Ахабом и индивидуумом, который сделал Первый Шаг и запущен по траектории пробуждения, немного. Я заметил только одно упущение, достойное упоминания: бурный восторг.

Безумная радость.

Абсолютное, неистовое счастье.

Беспредельное ликование.

В различные моменты Ахаб предстаёт перед нами в ярости, в безумии, в ясном уме, в мучениях, с разбитым сердцем, самоанализирующим, но никогда излучающим торжество, каким он почти наверняка должен был быть. У него были все причины, чтобы встать на носу "Пекода" с раскинутыми широко руками, как Джек Доусон из "Титаника", и прокричать: "Я король мира!". Но что для Джека Доусона было игрой, для Ахаба было бы реальностью. Для Ахаба вся неопределённость, страх, сомнения, заурядность, мелочность, борьба, двусмысленность и мириады других цепей, связывающих нас, тянущих нас вниз, оборваны. Его судьба известна, его успех неминуем. Он несётся с умопомрачительной скоростью к совершенной свободе. Он это знает, и он должен быть невыразимо счастлив от этого.

Я вошёл в офис пиар компании, где со мной хотели встретиться. Я пришёл на несколько минут раньше назначенного, поэтому сел в приёмной и стал ждать. Спустя некоторое время вышел Марк и махнул мне рукой, чтобы я заходил. Это его фирма. Он пиарщик, специализирующийся на книгах и музыке нью-эйдж. Я обещал ему, что, по крайней мере, поговорю с ним, когда буду в Манхэттене, и вот, я здесь.

К несчастью, я не спал этой ночью – увлёкся чтением и записями, и занимался этим до восхода солнца. В результате сегодня у меня были две личные встречи, где лучшее, что я мог сделать, это собрать информацию и отложить принятие решений, и вот, теперь эта встреча – не более, чем визит любезности, потому что, я уверен, она не принесёт никаких плодов. Во всяком случае, ожидаемых.

Этой ночью я читал "Моби Дик", и уже хотел было выключить свет и отправиться спать, памятуя о том, что назавтра мне может понадобиться бдительность больше обычного, когда мне попалось на глаза нечто, что я упускал ранее:

Видел ли ты проблески той смертельно нестерпимой истины, что всё глубокое, серьёзное мышление это отважная попытка души сохранить открытую независимость своего моря, в то время как свирепые ветры небес и земли замышляют выбросить её на предательский, рабский берег?

Но лишь в безбрежности обитает высшая истина, бескрайняя, неопределимая как Бог, и лучше ей погибнуть в этой стонущей бесконечности, чем быть бесславно брошенной в укрытие, даже если там безопасно! Похож на червя тот, ох! кто трусливо ползёт на землю! Тысяча чертей ! Неужели тщетна вся эта агония?

Лишь в безбрежности обитает высшая истина. Это мгновенно прогнало мой сон, и не позже чем через пять часов я осознал, что успешно саботировал то, что и так было ясно как божий день.

Взять с собой Кертиса было решением последней минуты. Не выспавшись, я не мог нормально функционировать, и я подумал, что будет лучше, если рядом со мной будет кто-то более бдительный, чтобы охранять меня от попадания под неметафорический автобус.

По дороге нам попалось на глаза рекламное объявление о фильме "Звёздные войны", и Кертис заговорил о газете, которую он делал в колледже для урока английского, на тему "Путь героя", в описании Джозефа Кэмпбелла. В газете он опирался на первый фильм "Звёздных войн", используя Люка Скайуокера для иллюстрации ключевых моментов в развитии героя. Для Кертиса это было интересной темой, и было интересно его слушать. Но он закончил говорить раньше, чем, мне показалось, должен был бы.

– И это всё? – спросил я.

– Что вы имеете в виду? А что ещё?

– Какое место это занимает в жизни? Почему это важно? Что это значит?

Похоже, он не понял, о чём я спрашивал.

– Как это перевести в реальную жизнь? Какую ценность имеет понимание Пути Героя для тебя и меня?

– Ах, да, – сказал он, кивая. – Нет.

– Нет?

– Об этом мы не думали.

Я тоже кивнул, сделав вид, что понял, размышляя, был ли затуманенный ум причиной моего непонимания, но подозревая, что дело не в нём.

***

Встреча с Марком была третей и последней сегодня. Кертис был там, где хотел бы быть и я – на другой стороне улицы в греческом ресторане, уплетал, наверное, что-нибудь из тушёной баранины. Я не только не отдыхал, я ещё и голоден. За весь день я не съел ничего, кроме пол-пакета лимонных печений.

Я сел на указанный Марком стул и стал разглядывать картины и сертификаты на стене за его столом. Каллиграфически написанная цитата Руми, очень искусно исполненная и дорого обрамлённая, стояла на самом виду на его письменном столе, чтобы тот, кто сидит на стуле, где сидел сейчас я, мог легко прочесть:

За пределами наших представлений о правильных и неправильных поступках есть пространство. Я встречу тебя там.

– Руми –

Я прочёл её несколько раз, каждый раз пытаясь рассмотреть под разными углами, пытаясь понять, зачем она стоит у него на столе, словно это его личное обращение к посетителю – что он встретит его в этом загадочном пространстве. Я слишком устал, чтобы думать, но дурацкая штука уставилась прямо на меня. Я прочёл её через призму своих взглядов, и всё равно ничего не понял. Что, Марк думает, это значит, подумал я. Может, для него это что-то вроде идеала или трюизма? Провозглашение любви и сострадания? Я разговаривал с ним. Я видел книги, которые он выставлял напоказ, чтобы люди знали, что они ему нравятся. Я достаточно хорошо представляю, где он сейчас находится в духовной местности, и я знаю точно, как он прогрессирует. Чего я не знаю, так это того, что он думает о значении цитаты Руми. Это как повесить на стену красивую китайскую каллиграфию, не зная, что там написано "Все белые люди козлы". Но Марк, вроде бы, говорит по-английски. Может, это подарок Колмана Баркса? Другого объяснения придумать я не смог.