Генри Филдинг - Амелия

Амелия собиралась было ответить, но тут в комнату вошла миссис Аткинсон и после краткого обмена любезностями вручила Буту банкноту, которую он взял с заверениями, что очень скоро вернет этот долг; его обещания несколько покоробили Амелию, так как она считала, что у них нет никакой возможности сдержать слово.

Вскоре пришел доктор, и все сели завтракать; за столом миссис Аткинсон занимала присутствующих рассказом о том, как лекаря выхаживали ее мужа; она сообщила, что благодаря их предписаниям он теперь совсем выздоровел, но только чувствует себя еще очень слабым.

Когда убрали чайный столик, Бут сказал доктору, что ему приснился прошлой ночью удивительный сон, который он пересказал жене.

– Мне снилось, доктор, – продолжал он, – будто ей возвратили отнятое у нее наследство.

– Вот и прекрасно, – оживился священник, – и если мне суждено быть онирополосом, [388]я уверен, что этот сон непременно сбудется. Сказать по правде, я придерживаюсь несколько лучшего мнения о снах, нежели Гораций. [389]Старик Гомер утверждает, будто их ниспосылает людям Юпитер, [390]а что касается вашего сна, то я нередко наяву думал, что это мошенничество с завещанием (в подлоге я никогда не сомневался) рано или поздно будет выведено на чистую воду; ведь тот же самый Гомер, как вам, сударыня, конечно же, прекрасно известно (тут он имел в виду миссис Аткинсон), сказал поэтому поводу:

– А я, сударь, греческого, к сожалению, совсем не знаю, откликнулась миссис Аткинсон. – Впрочем, мне кажется, что если бы я прочитала Гомера в издании Дельфин, [392]то вполне сумела бы понять вашу цитату.

– Я хотел бы, дорогое мое дитя, – обратился доктор Гаррисон к Амелии, – чтобы и вы могли почитать немного Аристотеля или же кого-нибудь из христианских богословов в том же издании, чтобы постичь таким образом науку, которая в один прекрасный день вам пригодится. Я имею в виду способность снести тяжелейшее из всех человеческих испытаний, сохранив при этом душевное равновесие и не впадая в неистовые крайности; испытание это – неожиданно свалившееся богатство.

– Признаюсь, – воскликнула Амелия, – мне остается лишь только предположить, будто у моего мужа и у вас, доктор, есть для меня какие-то очень уж хорошие новости, судя по тому, что оба вы начали с одинакового предисловия. Во всяком случае, насколько я себя знаю, мне кажется, я могу ответить, что буду вести себя достойно, какое бы мне ни выпало богатство; думаю, я доказала это вчера: уверяю вас, судьба едва ли еще когда-нибудь испытает меня столь же стремительным переходом от горя к радости, какой мне пришлось пережить, когда я поехала навестить мужа в тюрьме, а нашла его свободным.

– Что ж, вы хорошая девочка, – вскричал доктор, – а посему я сейчас надену очки и подвергну вас испытанию.

Тут доктор вынул газету и прочел вслух нижеследующее:

«Вчера некий Мерфи, весьма известный стряпчий, был заключен в Ньюгейт по обвинению в подделке завещания, вследствие чего законный наследник в течение многих лет не мог получить оставленное ему имущество».

– Неправда, ли довольно-таки примечательное сообщение и притом… и притом еще и весьма правдивое; но только opus est explanatum. [393]Так вот, в другом издании этой газеты (я имею в виду издание Дельфин) имеется комментарий к словам «законный наследник»: «Законной наследницей этого имущества является достойнейшая молодая дама, в девичестве миссис Гаррис, вышедшая впоследствии замуж за беспутного малого, некоего лейтенанта Бута. Самые осведомленные историки уверяют нас, что письма старшей сестры этой дамы, которые проливают свет на это дело, находятся сейчас в руках старого священника по имени доктор Гаррисон».

– Неужели это действительно правда? – воскликнула Амелия.

– Да-с, действительно чистейшая правда, – подтвердил доктор.

– Вы – законная наследница имущества, потому что ваша мать целиком и полностью завещала все вам, и оно настолько же несомненно принадлежит вам, как если бы вы уже вступили во владение.

– Боже милосердный, – вскричала Амелия, падая на колени, – благодарю Тебя! – Поднявшись с колен, она подбежала к мужу и, обнимая его, проговорила: – Любимый мой, будьте счастливы; я должна пожелать вам счастья из чувства благодарности, потому что своим счастьем обязана именно вам. Ведь я радуюсь главным образом за вас и наших детей.

Миссис Аткинсон вскочила от радости с места и стала прыгать по комнате, повторяя:

Амелия же бросилась в кресло, жалуясь на охватившую ее слабость, и попросила стакан воды. Доктор Гаррисон посоветовал ей отворить кровь, но она отказалась, промолвив, что нуждается в совсем другого рода облегчении. Она попросила привести к ней детей, которых пылко обняла и, всласть поплакав над ними несколько минут, объявила, что ей стало лучше. И очень скоро к Амелии вновь вернулись ее обычное настроение и цвет лица.

В тот день все собравшиеся пообедали вместе, после чего Буты пошли проведать капитана Аткинсона, а доктор отправился в арестный дом навестить больного Робинсона, которого он застал заметно повеселевшим, поскольку лекарь обнадежил его, что опасность миновала.

Доктор Гаррисон долго беседовал с Робинсоном о душе и тот поклялся, что искренно раскаивается в своем прежнем образе жизни и твердо намерен в будущем вести себя совершенно иначе и сделать все от него зависящее, дабы возместить ущерб, нанесенный им обществу своими греховными поступками, и непременно разоблачить перед правосудием одного из самых отъявленных мошенников. Одно обстоятельство особенно порадовало доктора и привело его к заключению, что как бы ни был испорчен Робинсон дурным влиянием его прежнего патрона – стряпчего, однако от природы он наделен добрыми задатками; Робинсон объявил ему, что главной причиной, побудившей его сделать свои разоблачения, была сцена у процентщика, случайным свидетелем которой он оказался, а также мысль о несчастьях, которые, как он убедился, по его вине обрушились на Бута и его семью.

По настоянию доктора Бут вместе с женой пообедали на следующий день у полковника Джеймса и его супруги, которые приняли Бутов в высшей степени любезно и между обеими парами вновь восстановилось доброе согласие, причем Бут по сей день и ведать не ведает о злосчастном вызове на дуэль.

Доктор категорически настаивал на заключении мисс Гаррис под стражу и говорил, что, доводись она сестрой ему, он бы непременно отдал ее в руки правосудия. Он указывал помимо прочего на то, что невозможно оберегать сестру от закона и в то же время проводить судебное расследование, а тем более добиваться при этом возвращения имущества. В конце концов Амелия выпросила отсрочку только на один день, воспользовавшись которой, она написала сестре письмо, уведомляя ее о происшедшем разоблачении, о грозящей ей опасности и умоляла ее скрыться, сопровождая это многочисленными уверениями, что никогда не оставит сестру в беде. Амелия отправила свое письмо с нарочным и добилась тем желаемого результата, ибо мисс Гаррис, будучи уже в достаточной мере уведомлена о случившемся самим стряпчим, просившим ее о том же, тотчас выехала в Пул, [395]а оттуда направилась во Францию, прихватив с собой все наличные деньги, большую часть одежды и некоторые драгоценности. Она взяла также в дорогу все столовое серебро и прочие ценные вещи стоимостью в две тысячи фунтов и более. Однако Бут, которому Амелия дала прочесть свое письмо, предупредил умысел мисс Гаррис, наказав человеку (сержанту гвардейского полка, которого рекомендовал Буту Аткинсон), следовавшему за ней в дилижансе, позволить этой особе направиться куда ей угодно, но только без какой-либо поклажи, кроме ее одежды, которую следовало перед тем тщательно обыскать. Данные Бутом распоряжения были в точности исполнены, и мисс Гаррис пришлось им подчиниться.