Александра Щепкина - Бояре Стародубские. На заре (сборник)

– Я боярин Стародубский, – заявил Алексей, – и приехал поклониться храмам и просить принять от нас дар на поминовение родительницы! А тебе, боярыня Ирина Полуектовна, привез я поклон и наказ от боярина дяди твоего, Лариона Сергеевича! – говорил Алексей, низко кланяясь.

– Где же повстречались вы с дядей, боярин? – удивленно спросила Ирина Полуектовна.

– Утром был я в его усадьбе и видел там боярина; от него прямо я сюда и приехал, – проговорил Алексей.

Ирина Полуектовна, о чем-то догадываясь, встревоженная, указала ему на келью, где можно будет найти ее. А игуменья, приветливо глядя на гостя, просила его зайти в трапезу их и вкусить чего-нибудь. Стародубский не отказался на этот раз подкрепить силы монастырским обедом и в то же время потолковать о деле. Совещание их скоро окончилось, и его проводили до кельи, назначенной Ирине Полуектовне.

– Не знаю, не знаю, что и сказать тебе, боярин! – проговорила она, тронутая до слез, выслушав Алексея.

Скромно передавал он ей слова Лариона Сергеевича, стоя пред боярыней в сумрачной келье. Сумрачно было в келье от близости частых сосен, спускавших на крышу ее свои мохнатые ветви.

– Ума не приложу, как поступить мне! – восклицала боярыня Талочанова. – По молодости обе боярышни боязливы, и обе они набожны… И себе гибель чую от гнева твоего батюшки, и их тяжело мне сгубить!

Алексею вспомнилась раздававшаяся в лесу песня, когда он чуть было не повернул коня обратно. «Да ведь не старшая пела», – ободрил он себя.

– Позволь ты мне, боярыня, поговорить с твоей старшей дочкой! Не бойся, не скажу я слова лишнего, а буду увещевать ее и склонять согласиться на волю родителей!

– Да поможет тебе Господь! Вот слышен звон к вечерне; ступай, боярин, к большому храму: они обе пойдут к вечерне, встретишь их у храма и, улучив минуту, скажи им о воле их деда. Положись на то, что Господь вложит в их ответы! – просила боярыня.

– Будь спокойна, боярыня, положусь на волю Божию, – говорил Алексей, уходя из кельи плакавшей Ирины Полуектовны.

Выйдя из кельи, он пошел по тропинке, ведущей к большому храму; ко храму вели все тропинки с разных сторон от келий, все они сходились у одной большой просеки, поросшей по сторонам прямыми, как свечи, зелеными елками. Он бодро шел по этой просеке за решением своей участи. Церковь, видневшаяся в конце просеки, на площадке, была велика и выстроена по плану московских церквей того времени. Около главного купола теснились несколько башенок с небольшими куполами и крестами, куполы выкрашены были синей краской и усеяны частыми золотыми звездами. Деревянные стены храма были побелены, двери и промежутки между окнами разрисованы изображениями святых с золотыми венцами вокруг лиц их, в виде сияния. Над боковым входом в церковь подымалась уступами деревянная галерея с колоннами, с нее можно было пройти вверху на хоры церкви. Галерея оканчивалась площадкой с колоннами, выходившей к роще. В глубине, на стенах церкви, изображены были святые и ангелы, в сторонке была дверь на хоры. Узкая гряда, с обычными тогда цветами мака, кустами канупера и редкими тогда луковицами тюльпанов, шла невдалеке от храма, параллельно с ним. Около гряд цветов, перед храмом, Стародубский заметил обеих боярышен Талочановых и поспешил догнать их. Старшая наклонилась сорвать листков душистых трав, а меньшая, оглянувшись на Стародубского, быстро скользнула вперед и скрылась где-то у храма. Алексей, подходя, громко окликнул боярышню Степаниду.

– К тебе с поклоном приехал я, Степанида Кирилловна, от боярина-дедушки! От Лариона Сергеевича.

Испуганная и растерянная, боярышня остановилась как вкопанная, меж тем как меньшая уже скрылась из виду.

– Послан я твоим дедом и родительницей, Ириной Полуектовной, просить тебя, чтобы дала ты согласие вступить со мной в замужество и со мною повенчаться! – быстро проговорил Алексей.

Немая и бледная, двинулась Степанида ко храму, выслушав боярина.

– Неуместно тебе, боярин, здесь, у храма Божия… – возразила она наконец, но он прервал ее:

– Нет, мне уместно просить тебя здесь и молиться, чтобы склонил тебя Господь на мою просьбу, ради старого отца моего! И в храме Божием нас повенчают! – сказал он ей.

– Я прежде уже обет дала служить Господу, – сурово отвечала боярышня.

– Ты в семье своей послужишь Господу и в миру спасешься! Я же оставлю тебя на всей воле и снова на ратную службу вступлю.

– Нет, боярин, лучше не проси меня! – умоляла Степанида.

– Согласись на желанье родителей, боярышня, и протяни мне свою белую руку! – говорил Алексей; и, пробуя победить ее лаской, он взял ее руку в свои. Но она с силой быстро освободила свою руку и, громко читая молитву, подняла глаза свои вверх, на храм Божий; невольно следя за ней, поднял и Алексей глаза на церковь. На галерее вверху, между нарисованными ликами, увидел он вдруг живой образ, обвитый белым убрусом, спускавшимся на голубой шелковый летник, и живое лицо боярышни Паши. Лицо ее было тревожно, и глазами, полными испуга и слез, глядела она сверху на сестру и боярина, слушая их речи.

«Обе они против меня, – подумал Алексей, увидя ее, – та с причитаньем, а старшая с молитвой».

– Вот, боярин, проси сестру мою! – говорила старшая боярышня. – Она согласится освободить меня, – сказала она, указывая ему сестру свою. – Паша!.. Сестра! От деда пришел боярин и от матушки, просит он тебя: согласись повенчаться с ним, Паша! Ты скажи свое слово, согласна ли? – с мольбой спрашивала сестру Степанида.

– Если есть на то воля родителей и желание боярина, так я скажу свое слово: «Согласна!» – раздалось сверху певучим голосом Паши.

– То не на смех ли, не чары ли? – смутившись, шептал Алексей и бросил суровый взгляд кверху, в лицо боярышни; но лица обоих вдруг просветлели, когда глаза их встретились. На глазах Паши блестели слезы, как роса, не успевшая высохнуть от ее улыбки и от солнца, светившегося на лицо ее сквозь деревья.

– Если ты согласна, боярышня, то будем просить благословенья родителей! – едва проговорил Алексей, чувствуя, что голос готов изменить ему. Так потрясен он был внезапной переменой доли.

– Простите пока, теперь я уйду; а вы помолитесь о благословении Господнем, – сказал Стародубский.

Проговорив это, с краской в лице, он перекрестился на храм, поклонился обеим боярышням и быстрой походкой скрылся между деревьями.

Обратный путь домой показался ему короче, дорога знакомее. Вечер был светлый от зари; тихий ветер веял в лицо ему; отдохнувший конь выступал свободнее и скакал весело. В ушах Алексея звучали еще речи меньшой боярышни и казались ему милее всех ее песен, словно заколдовали они его вместе с тем ее причитаньем, что раздавалось в лесу.