Александра Щепкина - Бояре Стародубские. На заре (сборник)

Хорошо ли жилось боярыне молодой в вотчине свекра ее, Никиты Петровича Стародубского? И хорошо, и дурно, можно ответить на этот вопрос. Тесна была безвыходная жизнь в тереме при жизни старого боярина. Но и старый боярин не нападал на боярыню Пашу, считая ее неразумным ребенком и решив, что ко всему случившемуся приневолил ее дед по своей безголовости и матушка Ирина Полуектовна по женской хитрости и женской наклонности к обману! И требовал Никита Петрович, чтобы навещала дочь Ирина Полуектовна; при посещениях же ее боярин почти весь день толковал, приходя в комнаты боярыни, о женской хитрости и о безголовости Савеловых и о том, что не умел Ларион Сергеевич держать семью свою в руках, как учили в старину мудрые люди, написавшие книгу «Домострой».

Страшны были такие речи боярыне Ирине Полуектовне, на которую изливал ежедневно всю желчь свою старый боярин, находя в том свое утешение и занятие; замолкал он только при появлении боярина Алексея. Но сына он постоянно спрашивал: «Скоро ли он на войну соберется?» – и посматривал искоса на боярыню Пашу: не побледнеет ли она? Сначала пугали боярыню такие речи, но мало-помалу они прислушались; скучны они были, но уже не страшны.

– Сойду я в переднюю комнату к боярину, пускай поворчит на меня; а вы, молодые, позабавьтесь, прогуляйтесь в бору себе! – говорила Ирина Полуектовна и сама шла, отдавая себя на жертву боярину. Старый боярин ворчал по нескольку часов сряду, пока не засыпал наконец от старости и усталости.

Молодые Стародубские бежали тем временем в темный бор, оставляя настороже Дорофея. В бору шли они рука в руку, и по старине присматривалась боярыня Паша ко всем пташкам лесным и вполголоса пела песенки свои по просьбе молодого боярина; но, весело обегав все тропинки, она иногда задумчиво останавливалась на месте и вглядывалась в лицо боярина.

– Гляжу я, доволен ли ты, боярин? Думаю, хорошая ли я тебе жена и помощница, исполнила ли долг пред Господом Богом? – говорила она, уставив на него свои синие очи.

– Я всем доволен, боярыня, не поневоле я брал тебя, и ты шла по согласию; чтоб и вперед так было меж нами, – отвечал, ласково глядя, молодой Стародубский. И в лесу раздавалась веселая песня Паши; молодые шли дальше, скрываясь за частым лесом. А старый боярин долго спал еще после ворчанья на боярыню Савелову.

Вечером, когда старый боярин все раньше и раньше уходил на покой в свою опочивальню, молодые успевали иногда посетить боярина-деда Лариона Сергеевича, с которым Никита Петрович не мирился после свадьбы сына и не желал видеться, наказывая его своею немилостью.

Но случались у Никиты Петровича минуты бурного гнева. По старости он все менее мог сдерживать свою раздражительность и запускал книгой и тарелкой и чем попало в лицо противоречивших ему. Случалось ему ушибить приказчика, прислужника и старого Дорофея, что всегда огорчало молодого Стародубского. Но не шутя призадумался он, когда старик отец запустил книгу в лоб его боярыне Паше. Случилось это, когда Никита Петрович, по обычаю своему, толковал Паше, сидя вечером в тереме, что жену надо держать в строгости, учить ее плеткой и что премудрость эту может она сама прочесть в книге «Домострой».

– Зачем мне читать эту книгу, когда в ней учат не по Евангелию и не так, как при венчанье говорит поп наш, – вздумала возразить ему боярыня Паша.

Старик вне себя швырнул в нее лежавшей на столе книгой: не вынес он, чтобы молодая невестка считала себя умней тестя. Удар, нанесенный книгой, был не силен, но оставшееся от него синее пятно дня два завязывали платком, прикладывая целительные мази из аптечки Ирины Полуектовны.

– Не перечь ты ему, моя голубушка-боярыня, – говорил Паше огорченный боярин Алексей. – Вишь, его старость осилила, неразумен стал.

– Ты в вину не ставь мне того, – извинялась Паша, – не думала я, что осердится он. А вперед молчать буду ради тебя, боярин, чтобы ты к сердцу не принимал его гнева, – приветно ответила мужу боярыня Паша.

– Лишь бы вы советно жили, а его век не долог, – утешала себя Ирина Полуектовна, утирая ширинкой слезы, всегда легко у ней являвшиеся.

Век его был действительно не долог, как угадывала Ирина Полуектовна: старый боярин Никита Петрович наворчался однажды вволю, до устали, потом заснул и не проснулся, – заснул навек! Случай этот давно предвидели, и семью он не напугал неожиданностью.

Молодые Стародубские, как следовало, почтительно поплакали, помолились; Ирина Полуектовна просила Господа о прощении грехов боярину, и после пышных похорон все переехали на время в усадьбу Лариона Сергеевича. Тут отдохнули после печального зрелища похоронного обряда и зажили было мирной, согласной жизнью; но широк и тревожен был мир вокруг них на Руси, и дальняя буря скоро потрясла и их светлый уголок.

Сначала дошли вести о кончине царя Федора, казалось окрепшего здоровьем и вступившего во второй брак после потери первой жены своей. Но болезнь, остановившаяся на время, развилась снова и унесла болезненного юного царя. Слышно было по городам, что выбор на царство братьев покойного царя, Иоанна, старшего, и Петра, еще отрока, не обошелся без волнений в стрелецких слободах. Прошло несколько времени, и эти слухи сменились другими, более страшными.

Примчались в Кострому и бурные слухи о московской смуте и стрелецком бунте в мае 1682 года. Молодой Стародубский поспешил в город к воеводе узнать, что случилось, и поражен был тяжкими вестями, полученными от прибывшего из Москвы гонца. Служилые и ратные люди, отпущенные на время, спешили ехать в Москву, чувствуя на себе долг спешить на помощь царствующему государю. Алексей Стародубский вернулся домой лишь для того, чтобы собраться в путь и проститься с молодой боярыней и остальной семьей.

– Немедля ехать надо, – говорил он на вопросы испуганных боярынь, – и хотя бы не звали нас, я все же поскакал бы сломя голову.

– Дело ясное! – восклицал Ларион Сергеевич. – Ратному человеку не сидеть с боярынями во время смут… хотя и горько расставаться нам с тобою, боярин.

– От долга не отступаются. Крестное целование исполнять должно и против врагов государевых стоять, помня Господа, – высказал Алексей с твердой верой.

«Вот, – думал он, собирая свои ратные принадлежности и пока седлали коня его, – вот как разгорелось, что тогда в Стрелецкой слободе таилось. И знали о том многие, не залили искорки, – а теперь пламя вспыхнуло; а что погибло, того не вернуть!»

И в памяти его вспоминались имена знакомых и дорогих ему бояр: Матвеева, Ромодановского, Нарышкиных и других, погибших первыми.

– Первым делом теперь от стрельцов отделиться, отойти…

– Да кому же служить думаешь?.. – тревожно спрашивал боярин Савелов.