Александра Щепкина - Бояре Стародубские. На заре (сборник)

Афимью Тимофеевну утешили обещаниями, что она когда-нибудь навестит Анну в Петербурге.

– И каков этот Петербург? Посмотрела бы хоть одним глазком. Сколько лет прошло с тех пор, как он на болотах вырос, а мы его не видали! Уж не будет он красотой лучше старой Москвы. Отпиши, Анна, каким тебе новый город покажется.

Анна обещала обо всем отписать Афимье Тимофеевне. Больших хлопот стоило приготовить все Анне на дальнюю дорогу. Путь от Киева до Петербурга был далекий. Часть этого пути предстояло проехать на своих лошадях с остановками и дневками для отдыхов и корма лошадей. От Москвы предполагалось нанять лошадей, а своих отослать обратно в хутор. Надо было запастись съестными припасами на весь этот путь до Москвы, чтобы ни в чем не нуждаться при остановках, которые могли приходиться в таких местах, где нельзя было найти для пищи ничего подходящего к привычкам Анны. В деревнях, лежащих на пути, иногда ничего нельзя было найти, кроме молока и хлеба. За экипажем Анны следовала повозка, наполненная припасами для нее и запасом овса для лошадей. В этой же повозке помещались ее прислуга и несколько провожатых, без которых небезопасно было пускаться в дальние путешествия. Чтобы избавляться от дорожной скуки, Анна взяла с собой несколько французских книг, продолжая и дорогой упражняться в любимом и употребительном теперь языке при дворе. Тяжело казалось это путешествие Анне, привыкшей к домашним удобствам. Ее тяжелая карета, с позолотою снаружи и обитая малиновым бархатом внутри, не представляла больших удобств. Тяжесть кареты замедляла езду по дорогам, размытым осенними дождями, и по грязи, застывшей в виде высоких твердых кочек. По сторонам виднелись степи и пустые сжатые поля да изредка попадались селенья из маленьких хат – мазанок, которые заменялись черными, курными избами по мере того, как карета подвигалась ближе к северу и проезжала по провинциям, прилегавшим к Московской губернии. Впервые в жизни приходилось Анне входить в курные избы, видеть, как русские крестьяне спокойно работали и ели, не стесняясь клубами дыма, проходившими в избу из печи без трубы, – тогда как дым этот захватывал дыханье Анны, и она предпочитала и ночью оставаться на холоде, помещаясь в своей карете. Она входила в избы на несколько минут посмотреть на великорусский народ, на беловолосых, прятавшихся от барыни, босых ребят, на застенчивых девушек, сидевших за гребнем со льном, прикрываясь от нее рукавом грубой, но вышитой красным рубахи. Только словоохотливые старушки, повязанные белым полотенцем поверх высокой кички, расспрашивали боярыню, куда она путь держала. Потом просили поклониться от них в ножки государыне и просить, чтобы их не забывала и миловала! Анна с любопытством слушала их твердое великорусское наречие и смеялась их болтовне. Старухи рассматривали шубку, опушенную соболем, большую боярскую меховую шапочку и хвалили все, причмокивая и прищелкивая языком, как дети. Рассматривала Анна по дороге новые для нее города, хотя они казались ей меньше Киева и не такие красивые. Но вид издали раскинувшейся перед нею самой Москвы, казалось, не уступал Киеву; она удивила ее пестрыми церквами о пяти и о семи главах, с золочеными крестами и куполами, и дворцами, и зубчатыми стенами Кремля. Ей позволено было остановиться в новом дворце государыни, только что выстроенном над набережной реки Москвы по плану итальянского художника-архитектора Растрелли. Ей отвели уголок в помещении, назначенном для фрейлин, и по просьбе ее дозволили посмотреть весь дворец, все покои государыни, убранные пышно, с мягкою мебелью в новом вкусе. Анна посетила и старые дворцы прежних московских государей. Старые дворцы показались ей далеко не так роскошны, как новый дворец Елизаветы. Правда, в некоторых покоях стены были обиты бархатом и золотые звезды украшали потолок, сложенный в виде купола, но мебель была незатейлива; в иных покоях стоял один только дубовый стол да одно тяжелое кресло с позолоченными толстыми ножками и ручками, – кресло, назначенное только для обладателя или обладательницы этой комнаты, причем не было мебели для приходящих. В больших палатах дворцов висели портреты царей и царевен. С особенным интересом всматривалась Анна в портреты Петра I и Алексея Михайловича, отыскивая в них сходство с портретом царевны Елизаветы, нынешней государыни. Она знала лицо ее не только по портрету, – она помнила императрицу Елизавету, которая посетила Киев, и Анна видела ее. Правда, это было много лет тому назад, Анна была еще девочкой лет десяти, не более, но она хорошо помнила все. Она помнила, как толпа народа ждала выхода императрицы из церкви Печерской лавры и приветствовала ее громкими криками. С тех пор памятны остались всей Малороссии слова, которые Елизавета произнесла как привет народу.

– Возлюби меня, Господи, в Царстве Небесном, так как я возлюбила этот добрый, незлобивый народ! – сказала Елизавета, обратясь к толпе народа. Анна помнила, что тогда поразила ее величественная осанка и добродушная улыбка императрицы.

Помолясь в Москве в кремлевских соборах, Анна спешила в дальнейший путь с своею спутницею, чтобы вовремя прибыть на место, в Петербург. Чем ближе была она к цели, тем больше уменьшалась ее бодрость и смущение одолевало ее при мысли, что скоро она должна представляться государыне и появиться в новом, блестящем и незнакомом окружении. Наконец въехали они в Петербург по большому Лесному проспекту, и въехали в улицы, далеко не оправдавшие ожидания Анны. Улицы были пусты и здания небогаты. Попадались большие дома, пышные дворцы, но окруженные бревенчатыми, мазанковыми строениями; самые тротуары поросли кой-где травою. Путешественницы проехали мимо Летнего дворца, на который взглянули мельком, и повернули в сторону к Охте, где находился прежний увеселительный Смольный дворец Елизаветы, построенный еще Петром I и обращенный теперь императрицей Елизаветой в Новодевичий монастырь. Отец Анны условился с нею, что она остановится сначала в Новодевичьем монастыре, под покровительством настоятельницы, к которой отец достал для нее несколько рекомендательных писем. Монастырь этот, недавно учрежденный, был еще не вполне отстроен; при нем строились еще три новые церкви, все по плану Растрелли, – Елизавета желала украсить ими эту новую обитель. Покровительство монастырям и основание храмов вытекало из ее глубокой набожности; носились даже слухи, что императрица намеревалась докончить последние годы свои в этом монастыре и для себя устраивала его. В обители этой Анна провела несколько времени в различных приготовлениях к новому своему поприщу. Пожилые монахини и сама настоятельница радушно подавали ей советы относительно ее нового положения. Несмотря на удаление от света, им были хорошо известны придворные партии и разделение двора на старый двор, Елизаветы, – и молодой двор племянника ее, Петра Федоровича, и Екатерины, жены его; так были и две партии при дворе, враждовавшие друг с другом, кроме многих еще партий, имевших в виду свои различные интересы. В монастыре разумно советовали Анне держаться дальше от всех, быть как можно сдержанней и не высказывать своих мнений новым друзьям, не уверившись в них. Инокини просили ее не забывать среди придворной суеты храмов Господних и их обители! Анна от души благодарила их за советы, тем более что она робела и теряла самоуверенность.