Пётр Полевой - Братья-соперники

– Пробовали гнать их батожьем и в плети принимали – неймет!

В поезде произошел переполох. Все толковали что-то шепотом, переглядываясь между собою и указывая вдаль, где темным пятном залегла на дороге толпа серого люда. Боярыни, царевны и вся придворная свита были вне себя от страха; все крестились и тревожно вопрошали: «Что там такое? Что случилось? Что за напасть такая, господи! Да говорите же, что там такое?»

Одна София сохранила полное спокойствие и, перебирая свои жемчужные четки, выслушивала равнодушно доклад подъехавшего к карете князя Алексея.

Оберегатель приказал подвести к себе запасную верховую лошадь в роскошном конском уборе, с кистями и с перьями, с бубенцами на бабках и расшитыми золотом покровцами поверх бархатного чалдара… Вскочив в седло, суровый и гневный, он подъехал к толпе со своими окольничими и дьяком Украинцевым.

Его взорам представилась невеселая картина. Поперек дороги сплошною стеной стояло несколько сот мужиков и баб, босых, оборванных и грязных. У многих мужиков были подвязаны кушаками руки, у других – головы обвязаны окровавленными убрусами и платками, а ноги обмотаны какими-то тряпками. Впереди толпы на дрянных дровнишках стояли три колоды с покойниками, к которым поочередно припадали и жалобно голосили бабы. Настроение толпы было мрачное и сосредоточенное.

– Что вы за люди? – громко и повелительно крикнул толпе князь Василий.

Толпа вдруг, как один человек, рухнула на колени и завопила в один голос:

– Батюшка-боярин, пресветлые очи! Не вели нас этим озорникам бить… смилуйся, кормилец! И так мы Богом побиты!

– Что вы за люди? – еще громче крикнул Оберегатель.

– Шереметевские вотчинники, государь, села Горицы крестьянишки, хотим бить челом великим государям на их дворцового воеводу, что разорил нас, ограбил, бил смертным боем и увечил!.. Трое вот уж и живота отошли… И другие многие еле живы! Смилуйся, батюшка, яви нас пред государские пресветлые очи! Прикажи за себя вечно Богу молить!

– Великих государей я тревожить не стану, а челобитную от вас принять и передать могу! – сказал Оберегатель. – А на кого же вы челом-то бьете?

– На дворцового села Дунилова воеводу Шишкина. Он с головою таможенного да кружечного двора, со всеми крестьянами и с солдатами, и с топоры, и с бердыши, и с копьи, и с ослопы к нам в село ворвался, в самый Евлампьев день, да на боярском дворе, что сборной казны было, все грабежом побрал без остатка, и нас всех бил и увечил, и что у кого денег и одежи было – все взял. Мы было к боярину нашему Петру Васильевичу пошли жалиться и защиты просить, да он нас прогнал, говорит: «Дворцового воеводу завсегда князь Василий Голицын прикроет, потому он мне недруг и мы с ним не в ладах живем. Ищите, говорит, милости у самих великих государей!» Смилуйся, боярин, яви нас пред светлые очи государские. Не выдай нас головою князю Василию Голицыну!

И вся толпа разом ударила земной поклон Оберегателю. Сердце у него дрогнуло.

– Я вам сказал: тревожить великих государей не смею. Челобитную от вас приму и дело ваше разберу по совести. Если прознаю, что воевода Шишкин разбойным промыслом на вас наехал и без вины вас разбивал и грабил, так ему и в Сибири не найдется места. Животы, у вас взятые, велю вам вернуть на будущей неделе и за все ваши убытки и увечья заплатить, а покамест всем вам на помин ваших покойников жалую по алтыну на душу. Емельян Игнатьевич, запиши их жалобу да назначь по их делу строгий розыск, а ты, Венедикт Андреевич, возьми у меня в карете мешок с медными деньгами да одели их всех поголовно.

– Дай тебе Бог многолетнего здоровья, батюшка-боярин, золотые твои уста! – зашумела толпа и ударила новый земной поклон – Да дозволь, кормилец, узнать твое святое имя, чтобы знать нам, за кого Бога молить?

Князь Василий и сам не знал, как сорвалось у него с языка:

– Помолитесь, православные, за многогрешного боярина князя Василия Голицына!

И, сняв шапку, Оберегатель отвесил толпе низкий поклон.

– Князь Василий Голицын! Ближний боярин! Нашего-то боярина супротивник! Первый вельможа! – пронеслось по толпе, между тем как князь Василий медленно поворачивал коня к царскому поезду… И вся толпа разом поднялась от земли и так быстро хлынула в сторону от дороги, увозя за собою и колоды с покойниками, что уж окольничий Змеев еле мог настигнуть этих несчастных за поворотом поселка для раздачи им денег, пожалованных Оберегателем.

Путь был чист, и поезд тронулся вперед, между тем как Оберегатель, подъехав к карете царевны Софьи, в кратких словах объяснил сущность жалобы крестьян.

Царевна запылала гневом, когда Оберегатель передал ей слова Шереметева к жалобщикам:

– Князь Василий Васильевич! Всем им назло разбери это дело построже и накажи виновных – пусть знают все, что мы и своих воров не кроем. А я, как увижу князя Петра Васильевича, так скажу ему спасибо: вижу, что он тебе и мне назло выслал сюда на дорогу своих крестьян с челобитной! Видно, и Шереметевы тоже против нас с «преображенскими соседушками» стакнулись, как и святейший!

Князь Василий совершенно разделял взгляд царевны и точно так же, как она, полагал, что эта неприятная дорожная встреча была нарочно подготовлена Шереметевыми и Нарышкиными. Но, и сознавая это, он не мог отделаться от тяжкого впечатления, которое произвела на него эта грязная, оборванная, избитая толпа людей, эти страшные покойники, еле прикрытые своими жалкими саванами и в тесных колодах, эти бабы, окутанные грязными лохмотьями и воющие по усопшим…

«И ведь они точно правду говорили о нас и о нашем суде: мудрено им судиться с дворцовым воеводой! И он точно сумел бы обойти меня и на тех крестьян нажаловаться, если б не пришлось мне самому на них наткнуться! Нашлись же люди, что и последней их одежонкой не побрезгали!.. Видно, нам всего мало – ненасытной утробе нашей нет утоления! Господи, прости мне мои грехи тяжкие! Помолитесь, люди добрые, за спасение души боярина Голицына!»

Сумрачен вернулся Оберегатель из похода на богомолье. Он понял, что теперь его положение день ото дня будет становиться все более и более трудным. Тактика врагов совершенно изменилась: они уже не обороняются, не сторонятся, а наступают, готовятся вести открытую борьбу. Их много; у них есть опора в настоящем: есть свое знамя – законный государь Петр Алексеевич, который рано или поздно захватит всю власть в свои руки; у них, следовательно, есть и будущее… А он один; он сам – опора горячей, страстной, подвижной женщины, привыкнувшей жить более сердцем, чем умом, руководиться более впечатлением, чем разумом; она способна создать заговор, способна стать во главе его, способна ловко руководить им известное время, но она не способна упрочить за собою власть, доставшуюся ей случайно; не способна уже потому, что при всем ее уме, ее блестящих способностях у нее нет ни выдержки, ни спокойствия… У нее как правительницы нет будущего; следовательно, и у него также нет будущего. Петр должен одолеть Софью со временем; и один князь Василий не в силах будет поддержать Софью.