Борис Федоров - Князь Курбский

– Спасите, спасите этого отрока! – кричит Курбский воинам и спешит добраться до Юрия; множество ратников падает около Курбского, уже бегут от него с трепетом свирепые башкиры и татары, кидая луки и сабли; уже в оцепенении повергаются пред ним его пленники, но он более не видит сына. Тщетно Курбский, озираясь вокруг, зовет его: радостные крики поляков заглушают голос вождя. К нему теснятся с поздравлениями, но князь не слышит приветствий; он ищет сына. Но Юрий уже далеко. Новгородец Никанор увез его.

Битва закончилась. Поляки грабили окрестности и искали монастырские драгоценности, дымящиеся развалины церквей свидетельствовали о жестокости врагов и упорной защите обители.

– Итак, князь Курбский – отец твой? – спросил новгородец Юрия.  – Отчего прежде ты не сказал о том?

– Ах! – отвечал Юрий.  – Мать запретила мне говорить об отце моем, иначе мы можем погибнуть.

– Правда,  – сказал Никанор,  – если узнают, что ты сын Курбского…

– Зачем не допустил ты меня к отцу моему? – спрашивал Юрий.

– Бедный Юрий! – отвечал новгородец.  – Ты мог бы погибнуть и от русских и от поляков на пути к отцу; я должен был увести тебя от мечей, отовсюду грозивших нам. Не знаю, что будет с тобою; может быть, Бог приведет тебя к родителям, но нужно молчать о твоем роде. Жизнь моя по торговле заботлива, езжу из места в место; не знаю, кому доверить тебя. Теперь мне нужно отправиться в Псков, пробуду там две недели; есть у меня добрый знакомец, купец Заболоцкий; мы у него пристанем.

Скоро прибыли они в Псков, и ласковый Заболоцкий принял старого знакомца с радушием. Новгородец, не открывая ему, каким случаем он нашел Юрия, сказал:

– Это сирота, сын русского боярина, не имеет пристанища, ни ближних, ни знаемых; я желал бы поместить его в монастырь, где бы он мог быть послушником; он же грамотен.

– Видно, что боярский сын,  – сказал Заболоцкий,  – в монастырях грамотным рады, оставь его у меня, я отвезу его в Печорскую обитель. Благословенное место, город, а не монастырь; поглядел бы ты, как она украсилась.

– Давно не бывал я там,  – отвечал Никанор.

– Поезжай в Госпожинки; ведь Успенье-то – храмовый праздник.

– Знаю, я там слушал заутреню в подземном соборе, молился в Святой горе, и Богозданную пещеру осматривал, бродил по ископанным улицам, а полдничал в дубовом лесу на Святой горе.

– Теперь там садят плодовые деревья,  – сказал Заболоцкий,  – а стену то мы вывели кругом всей обители. Есть чем похвалиться, послужили игумену Корнилию!..

– Да и ты приложил немало,  – сказал Никанор.

– Зато на каменной-то стене десять башен построили, в ограде трое ворот, а над святыми воротами церковь.

– Слухом земля полнится. Печорская обитель тверже крепости.

– Да, нескоро возьмут немцы или Литва. Пусть попытаются подступить, так их кольями со стен закидают. Сам государь пожаловал в обитель серебра и золота; недавно прислал свою цепь золотую, два ковша серебряных, да оставил на память свою вилку, а Иван-царевич пожаловал серебряный ковш.

– Помнится,  – сказал Никанор,  – был в ризнице перстень царицы Анастасии Романовны?

– Как же, сама сняла с руки и отдала отцу ризничему, а перстень-то с надписью ее имени и с лазоревым яхонтом, и к чудотворной-то иконе привесила шитую золотом пелену своего рукоделия, а князь Курбский из ливонского похода прислал позолоченный бокал.

Юрий тяжко вздохнул; Заболоцкий оглянулся, спросил его, о чем он вздыхает.

– Как бы хотел я там помолиться, где бывал отец мой.

– Бог – отец сиротам,  – сказал Заболоцкий,  – не оставит и тебя. Чудны судьбы Господни! Прославилась Печорская обитель. А знаешь ли, как она основалась? Был отшельник; неизвестно, откуда пришел он в то место; неизвестно, сколько лет прожил там и когда отошел к Богу, известно только, что он жил в горной пещере и назвал ее Богозданною. Прошло много времени, когда двое ловчих, гоняясь в лесу, пришли на то место, где стоит ныне церковь Владычицы; вдруг послышалось им сладкое пение, как будто ангельские голоса, и вокруг разливалось благоухание. Удивленные ловчие рассказывали о том окружным жителям, но ничего там не видели, кроме горы и дремучего леса, а случилось, по многих годах, владельцу того места поселиться в надгорье у речки, и рубил он лес на горе, подсек превысокий дуб, покатился тот дуб на другие деревья, на край горы с такою силою, что с корнями их выворотил; тогда вдруг увидели отверстие глубокой пещеры и над нею надпись на камне: пещера Богозданная.

– А кто же соорудил церковь подземную? – спросил Юрий.

– Священник из Юрьева. Терпя обиды от немцев, он переселился во Псков, а оттуда перешел в пещеру; полюбив пустынное место, он первый начал копать церковь в горе, поставил на столбах две кельи; тут Бог привел ему и постричься. Лет девяносто прошло, освятили пещерную церковь; старца-священника давно в живых не было, но видно, что был богатырской силы; на теле его найдена под рясой кольчуга. А всего более послужил обители дьяк Мисюрь; его волостными и казною прокопана гора в самую глубину, и обитель-то основал он, провел ручей-каменец сквозь нее, подняв воду на гору, и с той поры славна стала обитель Печорская. Сказать правду, последний раз слушая там благовест большого колокола, я прослезился…

– Отчего же, друг? – спросил Никанор.

– Два года, как тот колокол прислан от воевод по взятии Вельяна, а с той поры из воевод немного осталось: Адашевых поминай, Петра Шуйского тоже, Курбский в Литве, людская жизнь переменчивей звука, а колокол все по-прежнему благовестит!

Вдруг послышался звон колокольчика под окнами Заболоцкого.

– Что это? – спросил с удивлением Никанор.

– Это наш Никола-юродивый; разве ты не знал о нем?

– Слыхал много и желал бы увидеть его. Не привелось с ним встречаться, когда бывал он во Пскове.

– Он святой человек,  – сказал Заболоцкий,  – кто что ни говори, а его слово даром не пропадет. Теперь он ходит, собирает подаяние на разоренных пожаром и многим помог, но вот он идет ко мне на крыльцо; ты увидишь его. Это он стучится.

И Заболоцкий пошел встретить Салоса.

– Рад доброму гостю! – сказал он, вводя его.

– Хорошо, у кого для добра всегда время есть,  – сказал Салос.

Никанор рассматривал юродивого и, казалось, был поражен его видом; в волнении души он закрыл рукою глаза, как будто бы видел в нем своего обличителя, но это было минутное движение, он задрожал и, снова устремив на него глаза, сказал:

– Какое сходство, таков был мой брат Николай.

– Все люди – братья,  – сказал Салос, простерши к нему объятия,  – а братья живут в несогласии, но Бог всех примирит! – Салос обнял Никанора; слезы покатились из его глаз.