Борис Федоров - Князь Курбский

– Ты плачешь, старец? – спросил Никанор.

– Оба мы старцы,  – отвечал Салос,  – а за двадцать лет еще цвела наша жизнь; не от радости побелели наши волосы, а на радость мы свиделись.

– Возможно ли? – сказал Никанор.  – Неужели ты мой брат, Николай?

– Я был Николай бедный, а ты Никанор богатый; теперь я Николай богатый, а ты Никанор бедный.

– Так, бедный,  – воскликнул Никанор, орошая слезами руки его.  – упреки совести – истинная бедность! Брат мой, прости меня!..  – И он хотел упасть к ногам Салоса, но Никола не допустил и, благословляя брата, сказал:

– Тот богат, кто примирится с совестью; ты раскаялся, я благословляю тебя именем Небесного нашего Отца!

– Брат мой! – продолжал Никанор.  – В каком виде я встречаю тебя? Это рубище! Эта веревка…

– Одежда братии Христовой,  – сказал Салос,  – рубище на теле – одежда для души, покров от суеты мира, а веревкой я связал тело, чтобы грехи не связали душу.

– Приди, возьми твое достояние,  – сказал Никанор,  – приди в дом брата; возьми все, что желаешь! Ты молчишь, брат мой, разве ты навсегда от меня отрекся?

– Никанор,  – сказал Салос,  – ты найдешь меня в каждом, кому прострешь руку помощи, а я не забуду тебя там, где сокровища ни тлеют, ни ржавеют.

– Для чего ты ведешь жизнь скитальца и осудил себя на бедность и нужду?

– Боюсь ржавчины, Никанор, она ко всему пристает. В довольстве да в роскоши тело светлеет, да душа ржавеет; а ведь Бог смотрится в душу человеческую! В темной душе не видать образа Божия.

– Жаль мне тебя, брат Николай!

– Брат Никанор, веселись обо мне! Я летаю, как птица под небом, во свете Божия солнца. Не тяжелы мои крылья, крепок мой посох!

– Оставя брата, ты искал Бога,  – сказал Заболоцкий.

– И Бог возвратил мне брата,  – сказал Салос,  – и дает еще сына. Кто этот отрок? – спросил он, указывая на Юрия.

– Несчастный сирота, найденный мною в лесу.

– Он твой сын! Благодетель отец сироты; но он и теперь еще в диком, дремучем лесу, на каждом шагу опасность, звери грозят растерзать его.

– Как же спасти его?

– Отдай его мне; я буду бродить с ним по полю; под деревом опаснее гроза. Поди ко мне, отрок, Бог тебя посылает ко мне!

Юрий взглянул на Салоса, подошел к нему и почтительно поцеловал его руку.

– Но какой будет жребий его? – спросил Никанор.

– Именем Божиим говорю тебе, отдай его мне и не спрашивай отчета от Провидения Божия.

Эти слова превозмогли нерешимость Никанора. Он взглянул на Заболоцкого, желая узнать его мнение…

– Пусть будет, что угодно Богу! – сказал Заболоцкий.

– Юрий! – воскликнул Никанор.  – Вверяю тебя моему брату, повинуйся ему с сыновней любовью.

– И я буду отцом тебе,  – сказал Салос Юрию,  – и укажу тебе путь к Отцу твоему.

Радость блеснула в глазах Юрия.

– Время придет еще,  – сказал Салос,  – но и не возвращается время. Должно спешить на добро, чтобы поспеть в дом родительский, пока не заграждены врата. Брат Никанор, друг Павел, юный Юрий… Нас всех ждет Отец наш. Он призывает нас; смотри, сколько светильников зажжено Им во время ночи, чтобы мы не сбились с дороги, а мы идем ли к Нему? О, если бы все мы свиделись в доме Его! Пойдем туда, Юрий; держись, отрок, за руку старца!

Салос повел Юрия, безмолвно за ним следовавшего. Никанор и Заболоцкий не смели его удерживать, но слезы катились из глаз их; они чувствовали присутствие чего-то таинственного, святого и в юродстве Салоса примечали стремление души, отделившей себя от сует, разорвавшей цепи страстей. Они провожали Салоса за ворота. Тут, осеня их знамением креста, он удалился с Юрием.

В семи верстах от Печорской обители стояло несколько крестьянских дворов, окруженных цветущими лугами и желтеющими нивами. Быстрый ручей отделял нивы от сенокоса, а вдалеке между холмистых возвышений виднелось озерко, как голубое зеркало, отражая в чистых водах своих лазурь небес; золото жатвы, покрывающей прибрежные пригорки, казалось блестящим его украшением. На одном из пригорков спал юный отрок; возле него стоял почтенный старец, опершись на посох.

– Пора вставать, Юрий, проснись, мой сын,  – сказал он.  – Божие солнце давно уже для тебя светит, а ты еще спишь.

– О, как приятно уснуть на заре! – сказал отрок, открыв глаза.  – Прости меня, отец мой; вчера я устал от ходьбы…

– Бойся не усталости, но отдыха; есть всему час; солнце вчера обошло все небо и устало в пути, а сегодня опять взошло в свою пору.

– Прекрасное утро, отец мой! Как ярко сияет солнце! Посмотри, поле так и блещет; птички весело кружатся по светлому небу, а на горе-то как будто алмазная полоса на царской одежде.

– А если бы солнце захотело отдыхать так же, как ты, то еще все было бы темно. Ни одна бы птичка не вылетела из гнездышка; озеро покрывалось бы черной пеленой. Стыдно, Юрий, человеку спать, когда уже Бог выслал для него свое солнце. Зачерпни воды из источника; омой лицо, чтобы оно было чисто, а душу освяти молитвой, чтобы провести день непорочно. Вчера подосадовал ты на грубых крестьянских детей: доходило до ссоры; а всякая ссора темное дело! Берегись, Юрий, чтобы солнце не увидело темных дел; стыдно будет взглянуть на него.

– Как теперь, отец мой, хороши цветы в поле. Вчера вечером они, казалось, поблекли.

– Они дремали,  – сказал Салос,  – а теперь всякий цветок пробудился; все они стоят и смотрят на Божие солнышко; каждый из них бережет мед для пчелы и сладкий сок для мотылька. Сорви этот цветок.

– Нельзя приступиться к нему, у него иглы колючие, а вокруг крапива.

– Хорошо. Не прикасайся же ко всему, что может уколоть твою совесть; собирай для души цветы, не примешивая терновника, а если злые люди обидят, не плати злом людям злым, чтобы не быть похожим на них. Они жалки, сын мой, они люди слепые!

– Однако же видят,  – сказал Юрий.

– Смотрят, а не видят, сын мой. Все вокруг их говорит им, что лучше быть добрыми, но они слепы и глухи. Ты вчера возмутил воду ручья; в ней стало не видно солнца; теперь же смотри, как тихие воды реки светло сияют. Тихая душа радуется; в мирной душе свет Божий, а злой человек – возмущенная вода, в которой не видно ни солнца, ни неба. Помни и то, что бегущая вода светла, а стоячую закрывает тина. Берегись праздности!

– Какой вчера был тихий вечер, отец мой.

– Да, и человек должен быть подобен вечерней тишине или утреннему спокойствию в час рассвета. Шумен и зноен полдень. Жалки люди, бегущие под вихрь! Вихрь ослепляет пылью, лучше оставаться под мирным кровом. Теперь мы недалеко от селения.

– Вот бедные дома,  – указал Юрий.

– Ты не знаешь, кто беден, кто богат,  – сказал Салос.  – Здесь трудятся в смирении. Хлеб в трудах сладок, а смиренный пред Богом высок! Смотри, дети играют на травке; нарви цветов и сплети два венка; я хочу подарить детям. Мне больше нечего дать им.