Array Литагент «Седьмая книга» - Жар-Цвет

– Да и я, господин Дебрянский, не радостно закурю сигару в тот день, когда вы нас покинете, – отозвался старик, надвигая кустистые брови на увлажненные глаза.

– Так не лучше ли, господин Вучич, – продолжал Дебрянский, сделать так, чтобы не расставаться нам вовсе? Я люблю вашу дочь и смею надеяться – сам ей не противен. Отдайте Зоицу за меня замуж, возьмите меня вместе с моим маленьким капиталом в компаньоны или приказчиком по вашему делу – и я ваш до конца дней своих.

Зоица вскрикнула, закрыла лицо руками и убежала из столовой, а Вучич приподнялся и развел руками, да так и остался статуей седого изумления, очень приятного, однако, судя по улыбке, медленно разливавшейся по его широкому лицу. Дебрянский начинал речь, весь похолодев, а теперь ему было жарко – точно его окунули в кипяток. В конце речи он торопился и летел вперед карьером наездника, задавшегося мыслью во что бы то ни стало перескочить барьер, – и перескочил-таки и тотчас же почувствовал себя лучше, отлегло! Даже голос, который раньше советовал и подгонял – не робей, брат, валяй, право, валяй! – теперь твердил другое: ай, молодец! право, молодец, хоть куда!

Однако голос оказался не внутри Дебрянского, как казалось ему, а живой и из внешнего мира: это просто хохотал опамятовавшийся старик Вучич и, хлопая по плечу желанного зятя, без перерыва частил:

– Молодец: настоящий юнак! Против всех правил, не по обычаю, а молодец! Люблю! Так их и надо, девок – врасплох, как громом, чтобы и жеманиться не успела! Обними меня, милый: я очень рад, очень! И девка рада… уж я знаю, что рада!

Огромные глаза морского орла замигали, и на усах заблестела совсем не привычная им роса.

Взор старика упал на посинелое лицо Лалы, с померкшими глазами, она машинально водила ножом по скатерти и пропорола в ней уже немалую дырку. Старик рассердился.

– Лала! Что это значит? – прикрикнул он на своем родном языке. – Нельзя ли хоть сегодня обойтись без фокусов? У нас такая радость, а ты – словно тебя сейчас кладут в гроб. Поздравь жениха и поди отыщи и приведи к нам Зоицу… А, впрочем, нет! Я сам пойду. У тебя такие унылые глаза, что ты еще расстроишь ее своим юродством!

Вучич похлопал Дебрянского по плечу и погладил по голове, погрозил пальцем Лале и вышел. Два врага обменялись взглядами смертельной ненависти. В глазах Лалы Дебрянский прочел еще и насмешку:

– Ты думаешь, что сделал очень удачный шаг? Что уже победил меня и Зоицу завоевал, как отца ее? Ладно! Еще померяемся!

– Ну, и померяемся! – стучал голос в уме Дебрянского ответным вызовом, удалым и тоже непримиримо злобным. – И померяемся. Только не поддаваться, не раскисать духом, а то – не больно и ты страшна мне с ужом своим!..

Эта гневная переглядка не повела бы ни к чему доброму, если бы враги были одни, но присутствие двух линялых дальних родственниц послужило спасительным громоотводом. Одна из этих родственниц, которая выглядела более линялою, обратилась к Лале с жеманным выговором. Лала сперва не поняла ее, потом презрительно захохотала и встала из-за стола. Цмок, который клубился у ног ее, взвился по ней и повис через плечо, точно понимал бурю, вскипевшую в сердце своей хозяйки. Глаза его стали, как рубины, и жало черною вилкою шевелилось в воздухе. В дверях Лала столкнулась с Вучичем и Зоицею и молча, не глядя, дала им дорогу. Зоица была очень взволнована…

– Ну, скажи же ему ответ сама, ну, скажи, – торопил счастливый старик.

Зоица искала Лалу глазами… Лалы уже не было… Смущение девушки дошло до крайних пределов: она дышала трудно, щеки пошли красными пятнами. Вучич дал Дебрянскому знак приблизиться, а сам отошел в сторону, покручивая длинный сивый ус.

– Все-таки настояли на своем, – сказала Зоица жениху с тоскливым упреком.

– Я не люблю отказываться от задуманной цели, не испытав всех средств достигнуть ее.

– Ведь я же говорила вам, что это невозможно… что из этого выйдут одни ужасы… За что вы не поверили мне?

– За то, – улыбнулся Алексей Леонидович, – что я вас люблю, и у вас фантастическая головка; а ужасов я не боюсь. И себя, и вас уберегу я от ужасов вашего воображения. Вы видели: я не из робких.

Зоица смотрела ему в глаза.

– Все, что я говорила вам, правда: я не имею права выходить замуж, и предложение ваше грозит большою бедою и мне, и вам! Быть может, даже смертью!

Дебрянский сказал:

– Ну и пускай грозит… А мы не испугаемся.

– Вы все думаете, что я брежу! Зоица со скорбью покачала головой.

– Объясните, в чем дело, – не буду думать.

– Не могу.

– И я не могу. Но – бредите ли вы, нет ли – я не хочу знать и буду защищать наше счастье от ваших страшных фантазий своею грудью… больше: буду защищать вас даже от вас самой, потому что, чем больше думаю, тем больше убеждаюсь, что настоящий-то ваш враг не… ну, вы запретили мне называть ее имя, – но вы сами… Вы отравили себя ею, загипнотизировали. А я вас от нее спасу и гипноз этот разрушу.

Зоица покраснела, уронила голову на грудь Дебрянскому и пролепетала:

– Хорошо же… пусть исполнится судьба… А если мы погибнем, то умереть с тобой вместе теперь легче, чем жить без тебя одной… Если бы ты знал… если бы мог подозревать… Я так несчастна!..

– Так я сделаю тебя счастливою…

Вучич, аплодируя, прибежал из своего угла и сразу обнял жениха и невесту своими могучими узловатыми руками.

Поздно вечером, уже к полуночи, расстался Алексей Леонидович с невестою и, отказавшись от экипажа, лениво побрел пешком по набережной. Ему надо было освежить голову, полную впечатлений, и успокоить нервы, слишком приподнятые волнениями дня.

– Вот я и жених! – думал он, щелкая каблуками по плитам. – И как все легко и просто делается…

При мыслях этих он не испытал особенно сильной, захватывающей радости, но ему было спокойно и хорошо. Неприятно было только, что немножко кружилась голова и как будто знобило.

– Должно быть, в дополнение к законному браку схватил маленькую лихорадку. А вернее – нервная реакция после возбуждения. Напряжение было сильное. Чувствую себя совсем разбитым.

Огоньки Эспланады мерцали еще далеко-далеко впереди, а между тем Алексей Леонидович успел уже устать – мочи нет… Долго двигался он, лениво переставляя ноги и как-то не имея ни одной мысли в голове, будто ее вдруг ветром выдуло, – споткнулся о камень, вздрогнул, опамятовался.

– Кой черт? Неужели я уснул на ходу? Фу ты! Хорош жених! Рот разодрало зевотой!

Он присел на стенку набережной, и его сей же час согнуло и потянуло ко сну. Но едва дремота качнула его, как он почувствовал острый удар в сердце – такой внезапный и сильный, что он подпрыгнул и очнулся. Сердце уже не болело, зато неприятно ныла правая сторона груди, теснило под ребрами и откликалось колотьем в спину.