Артур Дойл - Убийца, мой приятель (сборник)

С каким наслаждением воткнул бы я ножик в этого поганца, повстречайся он мне где-нибудь в буше! А тут пришлось улыбаться, юлить и чесать ему спинку, потому как я до смерти боялся, что он опять прикажет меня выпустить.

– Мэлони, ты – живое исчадье ада, – сказал он мне слово в слово; мне, человеку, который так ему помог, – но я не хочу самосуда. Мне кажется, я нашёл способ, как от тебя избавиться и переправить за пределы Данидина.

– Спасибо, начальник, век вас помнить буду, – сказал я ему в ответ и, клянусь Богом, постараюсь сдержать когда-нибудь своё обещание.

– Мне твоя благодарность ни к чему, – фыркнул он, – и я не для тебя стараюсь. Мне просто до смерти надоел весь этот бардак в городе и вокруг моей тюрьмы. Завтра из Уэст-Ки отправляется пароход в Мельбурн. Мы тайно посадим тебя на него. Отплытие на рассвете, в пять утра, так что будь готов.

Собрал я вещички, которых у меня, по правде сказать, почти и не было, и через задний выход перед самым восходом меня вывели из тюрьмы и отвезли на пристань. Я поспешил подняться на борт. При посадке никто меня не заподозрил, так как билет был выписан на имя Айзека Смита. Помню, как начали вращаться со скрежетом пароходные винты, как отдали концы и как стали отдаляться за кормой редкие огоньки спящего Данидина. Я стоял у фальшборта, дышал свежим воздухом и с удовольствием думал, что никогда больше не вернусь в эту дыру. В те минуты казалось, будто весь мир распахнут передо мной, а все неприятности остались позади на веки вечные. Я спустился вниз и выпил чашечку кофе, а потом снова поднялся на палубу, чувствуя себя человеком впервые, пожалуй, с того дня, как тот ирландский ублюдок наставил на меня свою шестизарядную пушку и взял тёпленьким со сна.

Солнце к этому времени уже взошло, и мы шли вдоль берега. Данидин давно скрылся из виду. Пару часов я бесцельно слонялся по палубе, а когда начало пригревать, наверх стали потихоньку выползать другие пассажиры. Один из них, низенький, тощий и очень настырный малый, только глянул на меня и сразу вцепился как репей со своими вопросами.

– Старатель, наверное? – говорит он.

– Да, – отвечаю.

– Намыли небось немало? – интересуется он.

– Порядочно, – говорю я.

– Сам этим занимался когда-то, – начинает рассказывать он. – Месяца три горбатился на приисках Нельсона. Потратил все деньги на покупку участка, а мне подсунули «засоленный», и на следующий день золотишко там иссякло. Делать было нечего, и я начал копать дальше. Мне повезло – на глубине открылась россыпь. Вот только, когда золото отправляли в город, на фургон напала шайка беглых каторжников, и я в результате опять остался без единого цента.

– М-да, паршиво получилось, – говорю я ему.

– Начисто разорился! – хвастается он. – Но я всё равно доволен: своими глазами видел, как вешали тех мерзавцев, что меня ограбили. Не так обидно – вы меня понимаете? Из них только один остался в живых – тот, что заложил их на суде, согласившись выступить королевским свидетелем. Эх, повстречаться бы с ним хоть разочек – и тогда я смогу умереть счастливым. Когда я с ним увижусь наедине, то сделаю две вещи…

– Что за две вещи? – спрашиваю, хотя мне, в общем-то, наплевать.

– Сначала я выпытаю у него, где спрятано моё золото, – у них не было ни времени, ни возможности реализовать награбленное, и добыча наверняка так и лежит зарытая где-нибудь в горах. А потом я самолично сверну ему шею и отправлю душу туда, где уже поджариваются грешные души преданных им товарищей.

Мне стало так смешно, когда он с жаром говорил о зарытом в горах кладе человеку, который сам его закапывал, что я чуть было не расхохотался прямо ему в лицо. Хорошо, я вовремя заметил, как внимательно он за мной наблюдает. У этого грязного хорька наверняка возникли какие-то подозрения на мой счёт. Чтобы отделаться от него, я сказал ему, что пойду поднимусь на мостик, – не тот это был человек, с которым имело смысл поддерживать отношения, но он и слышать не хотел, что я собираюсь его покинуть.

– Мы же оба старатели, а значит, кореша, по крайней мере на этот рейс, – говорит он. – Пойдём лучше в бар – я ещё не настолько обеднел, чтобы не угостить приятеля.

Я так и не смог ничего придумать, чтобы отказаться, и мы с ним вдвоём спустились вниз. С этого всё и началось. Ну вот скажите, что плохого сделал я пассажирам того парохода? Мне ничего от них не было нужно, я только хотел тихо и мирно жить своей жизнью так, чтобы я никому не мешал, но и мне никто в душу не лез. Кто осмелится сказать, что я просил слишком многого? А теперь послушайте, что из этого получилось.

Идём мы, значит, по коридору в салун, как вдруг из одной каюты первого класса выходит молодая девка с ребёнком на руках – горничная или кормилица, короче, прислуга. Симпатичная такая, стерва, и вся в веснушках. Проходим мы мимо неё, а она как заорёт – ни дать ни взять паровозный гудок. И ребёнка чуть на пол не уронила. У меня от её вопля чуть сердце из груди не выпрыгнуло, но я, понятное дело, поворачиваюсь к девчонке и вежливо извиняюсь: простите, мол, леди, что я вам случайно на ножку наступил. Но как только я увидел её побелевшее лицо, так сразу понял, что инкогнито моё накрылось. Она прислонилась к стенке, вся дрожит и тычет в меня пальцем:

– Это он! Это он! Я его на суде видела! Не позволяйте ему дотрагиваться до ребёнка!

На крик прибежал стюард, и не успел я глазом моргнуть, как вокруг нас собралось около дюжины пассажиров.

– Кто он, девушка? – спрашивает стюард, а та совсем очумела и кричит:

– Это Мэлони! Мэлони! Он убийца! Заберите его скорей, а то я боюсь!

Что было потом, точно описать затрудняюсь, помню только, как мебель в щепки разлеталась. Кто-то ругался, кто-то стонал, кто-то требовал назад своё золото. В общем, славно повеселились. Когда я пришёл в себя, во рту у меня торчала чья-то рука. Как позже выяснилось, принадлежала она тому парню из Нельсона, что собирался меня угостить. Ему даже удалось часть её извлечь, но только после того, как меня малость придушили. Да, в этом мире на справедливость рассчитывать бесполезно, особенно если раз оступился. Одно меня утешает: тот хорёк теперь всю жизнь меня помнить будет, не только на этом, но, надеюсь, и на том свете тоже.

Они отволокли меня на полуют и затеяли судить судом военного трибунала – это меня, вы понимаете, меня , который ради их же блага продал полиции своих товарищей! Ох, как же они препирались, что со мной делать дальше! Одни говорили одно, другие – совсем другое, а кончилось всё тем, что капитан решил высадить меня на берег. Пароход остановился, спустили шлюпку, затем в шлюпку спустили меня, и всё это время толпа бесновалась на палубе, изрыгая проклятия в мой адрес. Я заметил среди пассажиров того парня с перевязанной рукой и решил, что я ещё дёшево отделался.