Вашингтон Ирвинг - Таинственный портрет

Для американца, посещающего Европу, длительное морское плавание служит прекрасной подготовкой. Временное отсутствие величественных видов и каких-либо занятий странным образом расчищает ум для новых, ярких впечатлений. Разделяющее два полушария широкое водное пространство напоминает чистую страницу в книге бытия. Плавный переход, с которым в Европе черты и население одной страны практически незаметно сливаются с чертами и населением другой, полностью отсутствует. С того момента, как вы потеряли из виду родную землю, и до того времени, когда вы ступите на противоположный берег и одним махом окунетесь в шум и новизну другого мира, вас окружает пустота.

В наземном путешествии есть непрерывность окружения, череда сменяющих друг друга лиц и событий, продолжающих историю жизни и смягчающих эффект отсутствия и разлуки. В странствиях мы действительно тащим за собой «растяжимую цепь» [2] Ссылка на стихотворение Оливера Голдсмита «Путник, или Взгляд на общество». (Перевод. А. Парин.) , но цепь эта неразрывна, мы можем вернуться по ней назад, звено за звеном, и последнее звено все еще будет приковано к дому. Дальнее морское плавание, однако, немедленно обрывает эту связь. Оно разверзает пропасть – не воображаемую, но реальную, – отделяющую нас от дома, пропасть, подверженную бурям, страху и неопределенности, делающую расстояние осязаемым, а возвращение непредсказуемым.

Так во всяком случае обстояло дело со мной. Когда голубые очертания родного берега исчезли вдали, словно облако за горизонтом, мне показалось, что я закрыл дверь одного мира с его тревогами и заботами и получил время собраться с мыслями, прежде чем открыть новую дверь. У меня на глазах таяла земля, в которой сосредоточено все, что мне дорого в жизни. Сколько превратностей могут в ней произойти и сколько изменений во мне самом, прежде чем я снова ее увижу! Кто способен предсказать, отправляясь в дорогу, куда занесут его ненадежные течения бытия или когда он вернется? И суждено ли ему вновь увидеть места, где прошло его детство?

Я говорил, что в море вокруг одна пустота. Хочу поправиться. Человеку, склонному предаваться фантазиям и грезам, море дает множество предметов для глубоких размышлений. С другой стороны, все они – диковины морских и небесных глубин, имеющие особенность отвлекать ум от мирских забот. Я с удовольствием свешивался за поручни квартердека или взбирался на грот-марс в погожие дни и часами созерцал спокойное лоно летнего моря, горы золотых облаков, выглядывающие из-за горизонта, представляя их в виде сказочных царств и населяя их жителями, созданными моим воображением, наблюдал, как лениво перекатываются валы, несущие свои серебристые туши к этим счастливым берегам, чтобы окончить там свое существование.

Со сладкой смесью ощущения безопасности и благоговейного трепета я смотрел с головокружительной высоты на чудищ морской бездны и их грубые забавы – стаи дельфинов, выпрыгивающие прямо перед носом корабля, медленно поднимающиеся на поверхность огромные тела касаток, ненасытную акулу, привидением мелькающую в синей воде. Мое воображение рисовало все то, что я когда-либо читал или слышал о подводном мире у меня под ногами, – рыбные стада, кочующие в его бездонных равнинах, притаившихся у земных устоев бесформенных чудовищ, призраков, которыми богаты байки рыбаков и матросов.

Иногда праздные мысли отвлекал на себя скользящий по кромке океана далекий парус. Как занимателен этот кусочек мира, торопящийся напомнить о своем существовании! Какой славный памятник человеческому гению, покорившему и ветер, и волны, соединившему дальние концы света, принесшему обмен благами, излившему на скупые земли севера богатства юга, разнесшему по всем краям свет знаний и милости цивилизованной жизни и тем самым объединившему рассеянные части человечества, которых природа, казалось, разделила непреодолимыми препятствиями.

В один из дней мы заметили дрейфующую вдали бесформенную массу. В море любой предмет, нарушающий монотонность безбрежных просторов, немедленно привлекает к себе внимание. Мы поняли, что видим мачту потерпевшего крушение корабля, там были остатки платков, которыми матросы привязывали себя к рангоутам, чтобы их не смыло за борт. Названия судна нигде не было видно. Обломки, очевидно, дрейфовали не один месяц – корпус облепили ракушки, к бокам прицепились длинные водоросли. Но где, подумал я, команда? Их схватка со стихией давно закончилась, они потонули под рев бури, их кости белеют на дне у подводных пещер. Безмолвие и небытие подобно волнам сомкнулись над ними, и никто уже не расскажет историю их гибели. Как тяжело вздыхали моряки на этом корабле! Как горячо молились их родные у осиротевшего очага! Сколько раз невеста, жена, мать с жадностью читали газетные новости, чтобы выловить случайные упоминания о скитальцах морской пучины! Ожидания сгущались в тревогу, тревога – в страх, страх – в отчаяние! Увы! Любимым никто не вернет памятной реликвии. Известно лишь, что команда покинула порт на судне и «не нашли ни их самих, ни их тел» [3] Цитата взята из «Церковной истории» Евсевия Кесарийского, том VI, глава 42, стих 3. .

Вид потерпевшего кораблекрушение судна, как водится, послужил поводом для множества зловещих историй, тем более вечером, когда ясная погода вдруг посвежела и насупилась, предвещая один из тех внезапных штормов, что иногда нарушают безмятежность летнего рейса. Сидя в каюте при свете тусклой лампы, только добавляющем жути, каждый рассказал свою историю кораблекрушений и бедствий. Мне больше всего запомнилась короткая история, рассказанная капитаном:

– Однажды я шел на добром, крепком корабле, – сказал он, – над банками Ньюфаундленда. Плотный туман, который частенько случается в этих широтах, не позволял разглядеть ничего впереди даже днем. Ночью же туман густел настолько, что мы не могли различить предметы длиной в два корпуса нашего корабля. Я зажег фонарь под клотиками и выставил вахтенного высматривать рыбацкие шмаки, часто стоявшие на якоре над банками. Ветер налетал порывами, мы двигались с приличной скоростью. И тут вахтенный вдруг кричит: «Впереди парус!» Не успел он закончить, как мы наскочили на лодку – маленькую шхуну на якоре, повернутую к нам боком. У них на борту все спали и не удосужились зажечь фонарь. Мы врезались в нее прямо посредине. Мощь, размер и вес нашего корабля вмяли шхуну под воду, мы пронеслись над ней, даже не сбившись с курса. Глядя на тонущие обломки, я увидел трех полуголых бедолаг, они с криками выскочили из каюты и, едва успев спрыгнуть с коек, были тотчас проглочены волнами. Вопли утопающих смешались с шумом ветра. Порыв ветра, который донес до наших ушей крики несчастных, быстро отогнал нас на большое расстояние. Я никогда в жизни не забуду, как они кричали! Мы набрали такую скорость, что не сразу смогли развернуть корабль и вернуться туда, где, по нашим представлениям, стояла на якоре шхуна. Несколько часов мы ходили кругами в густом тумане. Пускали ракеты, напрягали слух, пытаясь услышать зов о помощи. Ничто не нарушало безмолвия – мы так никого и не нашли.