Энтони Троллоп - Малый дом в Оллингтоне. Том 2

– Кого Бог соединил, тех человек не разлучит, – сказала мисс Спрюс, – что касается меня, то вы знаете, что я старуха.

Эти слова навеяли хмурое настроение на всех обеденным столом, и уже больше ничего не было сказано насчет блестящей карьеры Джонни Имса. В течение вечера Эмилия услышала о происшествии на станции железной дороги и сразу поняла, что может использовать его в своих собственных целях.

– Джон, – прошептала она своей жертве, выбрав случай, когда в гостиной не было никого из посторонних. – Правду ли я слышала, что вы хотите драться на дуэли? Я требую от вас, чтобы вы сказали мне истину.

– Вздор, – сказал Джонни.

– Нет, не вздор. Вы не знаете, не можете понять моих чувств при одной мысли о подобном предположении. Ах, Джон! У вас жестокое сердце.

– У меня совсем не жестокое сердце, и я не намерен драться на дуэли.

– Но правда ли, что вы побили мистера Кросби на станции железной дороги?

– Это правда, я побил его.

– О, Джон, не хочу сказать, что вы поступили дурно – напротив, я уважаю вас за этот поступок. Ничего не может быть ужаснее, как обмануть молоденькую девушку и бросить ее, завладев ее сердцем, особенно когда он дал ей обещание просто на словах или, может, даже и письменно. – Джонни вспомнил при этом о той страшной, глупой, несчастной записке, которую он написал. – И если бедная девушка не может иметь права взыскивать за нарушение данного ей обещания, то что же она будет делать?

– Девушка, которая захотела бы требовать взыскания, не заслуживает этого права.

– Ну, я этого не знаю. Знаю только, что когда девушка будет находиться в таком положении, то за нее вступятся ее родственники или друзья. Полагаю поэтому, что и мисс Лили Дейл не захочет взыскивать судебным порядком за нарушение данного ей обещания.

Упоминание имени Лили Дейл в таком разговоре звучало в ушах бедного Имса святотатством.

– Ничего не могу сказать о намерениях девушки, о которой вы говорите, – отвечал Джонни. – Но, зная ее друзей, я не думаю, чтобы от подобного процесса пострадала ее честь.

– Конечно, все это хорошо относительно мисс Лили Дейл… – начала Эмилия и потом остановилась. Она подумала, что неблагоразумно было бы так круто прибегать к угрозам. По крайней мере, она считала неблагоразумным, пока есть еще возможность одержать победу без угроз. – Ведь она была ваша Л.Д… Не подумайте, что я ревную ее. Для вас она была лишь подруга вашего детства. Не правда ли, Джонни?

Джонни топнул ногой и соскочил с места:

– Вы знаете, что я терпеть не могу пустой болтовни о подругах детства. Вы заставите меня дать клятву, что я больше никогда не загляну в эту комнату.

– Джонни!

– Да, да. Мне это страшно опротивело. А что касается этой мистрис Люпекс…

– Если только в этом заключается все, чему вы научились в гостях у какого-то лорда, то, мне кажется, лучше бы вам оставаться дома с вашими близкими друзьями.

– Разумеется, лучше оставаться дома с друзьями, такими, например, как мистрис Люпекс, которую я не могу терпеть.

Сказав это, Джонни почти выбежал из дому, обошел вокруг Буртон-Кресцент, вышел на Новую дорогу к Риджентс-парку и во все время прогулки думал о Лили Дейл и о своей трусости перед Эмилией Ропер.

На другой день, в час пополудни, Джонни получил через курьера приглашение пожаловать в зал совета.

– Вас желает видеть сэр Рэфль Бофль.

– Желает меня видеть, мистер Таппер! Зачем? – спросил Джонни, обращаясь к курьеру с видом крайнего изумления.

– Не могу знать, мистер Имс. Сэр Рэфль Бофль только и сказал, что желают вас видеть.

Подобное приглашение в официальной жизни всегда порождает страх в сердце молодого человека, хотя молодые люди возвращаются после таких свиданий живыми и невредимыми и обыкновенно с сарказмом отзываются о старых джентльменах, с которыми виделись. Индюк считается господином на птичьем дворе и своим величием наводит страх на мелкую птицу. Епископ на кафедре, судья на своем месте в зале заседаний, председатель в огромной комнате за отдаленным концом длинного стола, полисмен с круглым фонарем на поясе – все они внушают страх с помощью аксессуаров, придающих им известную степень величия. Но каким ничтожным становится полисмен в своем доме, и как мало думают о сэре Рэфле Бофле, когда он дремлет после обеда в своих старых туфлях! Я хорошо припоминаю овладевший мной ужас при виде разгневанного прекрасного старого джентльмена, давно уже отошедшего к праотцам, когда он, медленно потирая одну руку о другую, глядел в потолок и слегка покачивал головой, как будто теряясь в рассуждениях о моих проступках! У меня вдруг разболелся желудок, я не чувствовал ног под собой, они подгибались, как будто их кто-нибудь сломал. Этот поднятый кверху взор до такой степени обезоружил меня, что я решительно онемел, не мог произнести слова в свое оправдание. Мне кажется, что старый джентльмен едва ли сознавал всю обширность своего могущества.

Однажды беспечный юноша, которому поручено было отправить пачку писем, адресованных на имя короля, прошений и тому подобных бумаг, которые, следуя официальным путем, остановились бы в руках дежурного лорда-секретаря, отправил эти бумаги не туда, куда следовало, – в Виндзор, быть может, тогда как двор находился в Лондоне, или в Сент-Джеймский дворец, когда королевская фамилия была в Виндзоре. Его потребовали в зал совета, великий муж, заседавший в главе членов совета, встал со своего кресла, воздел руки к небу и два раза воскликнул: «Не туда отправлена сумка! Не туда отправлена сумка!» Молодой человек не знал, как выбраться из зала совета, он лишился всякой возможности заниматься делом и мог приступить к своим занятиям не ранее как после шестимесячного отпуска, в течение которого укреплял свои силы ромом с ослиным молоком. В этом случае особенное повторение слова имело такое могущество, на какое официальный магнат никогда не рассчитывал. Анекдот существует, по преданию, но мне кажется, что обстоятельство это случилось в царствование Георга Третьего [12] 1760–1820 г.г. .

Джон Имс подсмеивался над нынешним председателем в совете управления сбора податей и называл его старым Надуфлем Крикуфлем и другими сатирическими именами, но теперь, когда его приглашали в совет, он, наперекор сатирическим своим наклонностям, почувствовал небольшую слабость в коленях. Он знал, что его требуют для объяснений по делу на станции железной дороги. Ему сейчас же представилось, что существуют правила, по которым всякий клерк, употребивший в дело свои кулаки в публичном месте, должен быть уволен со службы. Правил увольнения было много, как много было и проступков, которые влекли за собой подобное наказание. Джонни хотел вообразить одно из таких постановлений, но время не ждало, и потому он встал, посмотрел на своих сослуживцев и отправился за Таппером в зал собрания.