Уильям Теккерей - Сочинения

– Вы намеревались лишить жизни одного из ваших ближних и, явившись к нам, не обмолвились об этом ни словом! О Джордж, это ужасно! – заявила Тео.

– Но, моя дорогая, он же оскорбил меня и моего брата) – взмолился Джордж. – По-вашему, значит, он может обзывать нас обоих трусами, и я должен сидеть смирно и говорить «мерси»?

Генерал молча слушал их перепалку. Лицо его было серьезно.

– Вы ведь тоже считаете, папенька, что это дурной обычай, что это не по-христиански, вы же сами не раз говорили: настоящие джентльмены должны бы иметь мужество отказываться от дуэли! – Отказываться? Да, конечно, соглашается мистер Ламберт – по-прежнему с весьма мрачным видом.

– Надобно обладать просто нечеловеческой силой духа, чтобы отказаться от дуэли, – говорит Джек Ламберт, и вид у него не менее мрачный, чем у генерала. – Если кто-нибудь осмелился бы назвать меня трусом, мне кажется, я мог бы забыть про свой сан. – Вот видите, братец Джек на моей стороне! восклицает Джордж.

– Обстоятельства не позволяют мне быть против вас, мистер Уорингтон, говорит Джек Ламберт.

– Мистер Уорингтон? – густо покраснев, восклицает Джордж.

– Как, неужели ты, священник, хотел бы, чтобы Джордж нарушил заповедь и совершил убийство? – спрашивает ошеломленная Тео.

– Я – сын солдата, сестра, – сухо отвечает молодой священнослужитель. К тому же мистер Уорингтон и не совершил, ведь никакого убийства. Скоро мы получим вести из Канады, отец. Сейчас там решается великий спор о том, какая из двух наций имеет право на господство. – И, говоря это, он повернулся спиной к Джорджу, а тот с изумлением на него воззрился.

При этих неожиданных словах брата Этти сильно побледнела, и Тео под каким-то предлогом увела ее из комнаты. Джордж вскочил, проводил их до двери и тотчас вернулся.

– Боже милостивый! – воскликнул он. – Да вы, господа, никак, заподозрили меня в том, что я намеренно уклонился от этой дуэли с мистером Эсмондом! Отец и сын переглянулись.

– Воистину самые близкие и дорогие нам люди всегда первыми наносят нам обиду! – запальчиво воскликнул Джордж.

– Ты хочешь сказать, что совсем в этом неповинен? Слава тебе господи, как я рад, мой мальчик! – вскричал генерал. – Что я тебе говорил, Джек! – И, покраснев, он что есть силы сжимает руку Джорджа, а затем утирает глаза.

– Да скажите мне, во имя неба, в чем это я неповинен? – спрашивает мистер Уорингтон.

– Тут мистер Джек, изволите ли видеть, рассказал нам одну историю, отвечает генерал. – Так пусть сам теперь и повторит. А я от всего сердца готов поверить, что это… э… мерзкое вранье. – И, высказавшись столь решительно, он покидает комнату.

Его преподобие Джек Ламберт смущен и выглядит на редкость глупо.

– Так что же это, черт побери, за история?.. Какая клевета распространяется обо мне? – спрашивает Джордж, с сердитой усмешкой глядя на молодого священника.

– Когда храбрость мужчины подвергается сомнению – это всегда оскорбительно для него, – говорит мистер Ламберт, – и я рад, что на вас, выходит, возвели напраслину.

– А кто же оболгал меня, чью клевету вы повторили, сэр? – загремел мистер Уорингтон. – Я требую, чтобы вы назвали его имя.

– Вы забываете, что дали слово не нарушать общественного порядка и спокойствия, – говорит Джек.

– К черту спокойствие! Мы можем уехать в Голландию и драться там. Кто он, назовите мне его, я требую!

– Потише, потише, мистер Уорингтон, я не глухой! – говорит молодой священник. – Эту историю, которую я, не отпираюсь, сообщил моему отцу, рассказал мне не мужчина.

– Что такое? – спрашивает Джордж, и его внезапно осеняет догадка. Неужели эта хитрая, коварная чертовка с Блумсбери-сквер наплела вам что-то на меня?

– Не пристало употреблять такое слово, как «чертовка», по отношению к молодой девице, Джордж Уорингтон! – негодует мистер Ламберт-младший. – А тем более – по отношению к такому очаровательному созданию, как мисс Лидия. Это она-то хитрая? Самое невинное из всех божьих творений! Это она-то коварная этот ангел? Сколь непритворно радовалась она, сообщая о том, что ссора уладилась! Сколь благочестиво возблагодарила небо за то, что оно не допустило пролиться крови в этом братоубийственном поединке! Какие высокие воздавала вам хвалы и какую глубокую симпатию выражала за то, что вы выполнили столь тяжкий долг и отвратили этот поединок, хотя и неприятным, но единственно возможным способом.

– Каким способом? – спрашивает Джордж, яростно топнув ногой.

– Как каким? Сообщив куда следует, конечно! – отвечает мистер Джек, и Джордж выражает свой гнев в словах, слишком несдержанных, чтобы воспроизводить их здесь, и крайне нелестных для мисс Лидии.

– Не произносите подобных слов, сэр! – восклицает священник, как видно, тоже рассердившись не на шутку. – Я не позволю вам оскорблять в моем присутствии самую очаровательную, самую невинную из всех представительниц слабого пола! Если она была введена в заблуждение и усомнилась в вашей готовности совершить то, что в конце концов является не чем иным, как преступлением, ибо человекоубийство – преступление, и притом одно из самых тяжких, это еще не дает вам права, сэр, чернить этого ангела, да еще в столь мерзких выражениях. Раз вы сами ни в чем не повинны, вы тем более должны уважать невинность самой невинной, как и самой прелестной, из женщин. О, Джордж, вы же должны стать моим братом?

– Я надеюсь, что буду иметь эту честь, – отвечал Джордж с улыбкой. Он начинал понимать, куда клонит Джек.

– Тогда подумайте, что, если… хотя как может такой грешник, как я, помыслить о подобном блаженстве!.. Подумайте, что, если в один прекрасный день она станет вашей сестрой? Кто может увидеть ее и не стать рабом ее чар? Не скрою, я им стал. Не скрою, что сапфические строфы, напечатанные в сентябрьском номере «Журнала для джентльменов» и начинающиеся словами Lidiae quondam cecinit venustae [465] (их перевел на английский мой университетский товарищ), принадлежат мне. Я сообщил матушке о нашей взаимной склонности, и миссис Ламберт тоже полагает, что я имею основания надеяться на расположение этой прелестнейшей из дев. Я написал Лидии письмо, и матушка написала тоже. Она намерена сегодня же нанести визит дедушке мисс Лидии и принести мне ответ, который сделает меня либо счастливейшим, либо несчастнейшим из смертных. И вот во время этой семейной беседы мне и случилось ненароком сообщить отцу кое-какие слова, оброненные моей дорогой девочкой. Возможно, я позволил себе недостаточно уважительно отозваться о вашей храбрости, в коей я ни секунды не сомневаюсь, клянусь богом, а быть может, и она заблуждалась в своих суждениях о вас. Быть может, червь ревности точил мою душу, и – сколь ужасное подозрение! мне казалось, что нареченный моей сестры пользуется слишком большим расположением у той, которая должна принадлежать только мне одному. Ах, дорогой Джордж, кто знает всю бездну своих прегрешений? Я подобен тем, обезумевшим от любви… Проклятье! Почему вы смеетесь, сэр? Я вам покажу, что risu inepto… [466]